Опасность носила чёрное и отчего-то была великодушнее, чем можно ожидать. Опасность дала ей год, но кто знал, насколько крепко её слово. А время неумолимо летело вперёд, и, пока могла, Анна просто хотела вздохнуть свободно.

Её впервые за долгое время оставили в покое. Не задавали вопросов о её самочувствии при каждом удобном моменте, не пытались вывести на разговор о детях, не зачитывали огромный список ограничений, включающий в себя почти всё то, что казалось Анне естественным и совершенно безопасным. Лошади и полёты оказались под строгим запретом, как и долгие прогулки. Использование магии сильнее той, что застегнёт платье, тоже обязательно должно было пагубно повлиять на ребёнка, а перемещение вообще окрестили самым страшным злом во Вселенной, и, наверно, поэтому Анна решила первым же делом испробовать именно его.

И ничего не произошло.

Голова не закружилась, не навалилась внезапная слабость, что уж говорить о чём-то серьёзнее. Анна даже немного пожалела об этом, потому поддаться на уговоры мадам Керрелл, — милейшей свекрови, которая теперь не упускала возможности навестить невестку со всей оравой своих кукол-фрейлин, — оказалось чуть ли не самой большой ошибкой в жизни. Оставалось лишь верить, что скоро всё кончится, она это переживёт и жизнь потечёт так, как раньше. С некоторыми условностями в виде ребёнка, но почти нормально. В конце концов, она переживала вещи и похуже.

Хватаясь за края кожаной куртки, словно могла спрятаться в ней, Анна передёрнула плечами и проверила в кармане синернист. Если вернётся Филипп, Альен должна будет срочно позвонить.

Когда Анна рассказала ей свой план, та побледнела.

— Как вам вообще такое в голову пришло?! — причитала Альен, и в её приглушённом голосе сплетались осуждение, негодование и ужас. — Я не могу помогать вам в подобном!

— Можешь и будешь, — Анна была непреклонна. — Это твоя работа.

Альен чуть не вспыхнула от возмущения.

— Если с вами что-то случится, это повесят на меня! Врачи сказали…

— Если ты ещё раз упомянешь при мне врачей и их идиотские запреты, клянусь, я нарушу ещё один и твои опасения на мой счёт наконец подтвердятся! — В воздухе сверкнула искра. Анна отбросила косу назад и потянулась к куртке. — Со мной ничего не случится. Я буду гулять в лесу. Это не далеко, не страшно и не опасно. Что там ещё говорили врачи? — поинтересовалась она с ехидной усмешкой. — Что свежий воздух полезен? Ну так вот, я даже следую их советам! Смотри, какая я прилежная.

Альен раскрыла рот, чтобы возразить, но лишь тряхнула головой и буркнула: «Как скажете».

И вот Анна стояла в лесу, который знала как свои пять пальцев. Охотничьи угодья Керреллов, где она неплохо проводила почти четыре года жизни, тихо и спокойно охотясь на запрещённых зверей, пока не встретила Филиппа и чёрт не дёрнул её выстрелить, привлечь внимание.

Анна уверенно повернулась в сторону, где рос дуб, у которого он её поцеловал. Кто знал, что их игра в кошки-мышки зайдёт настолько далеко!

Подумать только! Скоро начнётся третье лето с того момента! А лес, казалось, и не изменился. Только сейчас листва была ещё совсем тонкая, светлая, и салатовые блики играли на земле, разбегаясь хороводами по спутанным веткам и истоптанным тропинкам при каждом дуновении ветра.

Анна брела по лесу, проводя пальцами по стволам, замечая на них следы клювов, когтей и стрел. Лениво обнимали деревья глейдеры [1] , над головой щебетали птицы. Тонкие ветки кустов цеплялись за юбку, словно не хотели отпускать. Воздух пах сладковатой липой, пыльцой и приближающимся летом, но не свободой.

Там, где деревья редели, становились тоньше, уже виднелся высокий деревянный забор. Через него никогда не составляло труда перелететь, словно его никто не охранял. Они с Филиппом часто встречались там и могли часами разговаривать: о политике, об охоте, о животных, лесах, о том, какая разная жизнь на двух берегах одной реки. И всё было просто и без каких-либо обязательств.

А потом она оказалась в клетке.

И как же это было иронично! Она столько раз уходила от наказаний, от заключений и судов, а сейчас попалась. Сдалась почти добровольно. Поставила слишком много на глупый план, который должен был позволить ей усидеть на двух стульях и который катастрофически проваливался.

Потому что два самых дорогих мужчины в её жизни — Филипп и Орел — оказались по разные стороны её клетки. И чтобы быть с одним, было нужно оставить другого.

Но как можно было выбрать, если они оба доводили её до белого каления?!

Филипп порой становился невыносимым. Будто его разум заменил список правил. А ведь он мог их нарушать! Он умел и любил это делать. Где-то далеко, где на него не давила власть отца, где не было людей, которые от него чего-то ждут, где властвовали сила и воля, — там он раскрывался. Он нравился ей в седле, нравится с растрёпанными волосами, нравился, когда сидел на земле, играя с собаками или драконами. Но он будто специально затягивал себя в китель, отстранённо говорил что-то про договорённости с отцом и уезжал. Казалось, что он где-то потерял того настоящего себя. Потерял цель. Ушла война — ушло стремление, и он просто не знал, куда себя деть в мире, который был ему чужд.