Шрифт:
«Надо встать…»
Его трясло. Он слышал, как трещит наэлектризованный воздух, — и больше ничего.
«Надо встать».
Перед глазами темнело. Он напрягался сильнее, кое-как хватая ртом воздух. Горячий. Сухой. На лбу выступала испарина.
«Надо встать!»
Выдох вырвался из горла. Руки задрожали, плечи дёрнулись — и энергетическая волна пролетела по полю. Оковы спали. Задрожали колонны, поддерживающие барьер. Лифа сбило с ног, и его змеи, корчась, растворились. Словно протрезвев, он растерянно и с неприкрытым интересом смотрел на Эдварда сквозь мерцающую в воздухе пыль.
Зал восторженно загудел. Эдвард выдохнул, с восторгом оглядываясь. Он не представлял, что может использовать магию так. Он не представлял, что магию так использовать можно в принципе! Чувствуя прилив энергии, он сжал кулаки — вокруг них засияло пламя — и грозно повернулся к Лифу. Тот провёл языком по губам, и Эдвард поднял подбородок — это точно был хороший знак!
Но счастье его оказалось недолгим.
— Снять барьер! — громом пронёсся над залом голос, и Эдвард невольно сжался.
— Фил, — прошептал он и повернулся.
Ноздри Филиппа раздувались от гнева, когда он широкими шагами пересекал расстояние от ступеней до арены. Ограждение пало перед ним, будто испугавшись.
— Филипп Керрелл! — пропел Лиф, глупо улыбаясь.
— Я его победил! — тут же заявил Эдвард. — Ты ведь видел?
Филипп смерил его холодным взглядом и словно не услышал.
— Мы возвращаемся в замок, Эдвард.
Тот разочарованно застонал, а потом на лице его отразился испуг.
— Ты ведь сам пришёл? — взволнованно спросил он, поднимая меч с земли и спеша за братом.
— Нужен ты мне, — хмыкнул Филипп. — Мама послала за тобой. Радуйся, что отец не знает о том, что ты делаешь. Хотя, — Филипп с презрением окинул арену взглядом и криво ухмыльнулся, — возможно, тебе бы повезло больше, если бы наказание придумывал отец.
Эдвард скривился: в гневе мать лучше было не видеть. Повесив голову, он последовал за Филиппом к незаметно стоящему у колонны телепортёру, краем глаза заметив, как Джонатан подаёт ему знаки, мол, позвоню и вещи перешлю.
Перед телепортацией он успел только тяжело вздохнуть.
7
Оказавшись в холле, куда перенёс их телепортёр, Эдвард развернулся к брату, сверкая глазами и пользуясь последними радостными минутами.
— Ты ведь видел, что я сделал, правда?
Филипп нахмурился.
— Видел. — Эдвард удивлённо поднял брови и выпрямился. Он ожидал, что брат похвалит его, порадуется, но голос того звучал обеспокоенно. — Тебе стоит быть с этим осторожнее. Ты едва не разбил защитный барьер.
Эдвард фыркнул.
— Я не знал, что ещё сделать! Он меня парализовал…
— Держись подальше от того места. И вообще от Стофера — он обводит таких, как ты, вокруг пальца в два счёта. Не навлекай на самого себя проблемы. Пойдём, маман ждёт тебя. — Он поманил брата за собой к лестнице.
— Не понимаю! — воскликнул Эдвард. — Почему тебе там драться можно, а мне — нельзя?
— Потому что я не сбегал из дома, чтобы выпить в сомнительной компании? — Филипп прищурился.
— Я не пил. — Эдвард скрестил руки на груди. — Слушай! — вспомнил он. — Тебе наверняка будет интересно! Лиф говорил столько всего про Райдос, про войну… Мне казалось, он хочет меня задеть, но…
— Не слушай его, — прервал его Филипп, остановившись. — Лиф сам не понимает, о чём говорит, и не знает ничего действительно важного. Теперь я в этом уверен ещё больше.
— В смысле? — удивился Эдвард, подаваясь вперёд. — Ты… Ты поэтому все каникулы словно и не на каникулах?
Филипп усмехнулся и кивнул.
— Да. Это мой последний семестр в Академии. Отец одобрил. Я уезжаю в Вистан.
С этими словами Филипп махнул брату и пошёл дальше, оставляя Эдварда стоять с открытым ртом. Вистан был военным полигоном.
Выйти из оцепенения всё-таки пришлось. Эдвард взглянул на коридор, ведущий в комнаты матери, и тяжело вздохнул. Когда он был маленьким, его наказывали очень редко. Разве что, когда он портил одежду или книжки, могли запретить ехать с отцом в Ворфилд или идти на тренировку или поставить дополнительные скучные занятия. Сейчас он вырос, и провинность была куда серьёзнее порванных брюк.
«Такое поведение недопустимо… Я не ожидала… Я разочарована…» — это говорила мадам Керрелл, не повышая голоса. Эдвард уставился в пол. От тона матери, расстроенного и обвиняющего, ему привычно становилось не по себе, будто он действительно совершил самый страшный проступок на свете. Только в этот раз вины он не чувствовал, не жалел, что сбежал и повеселился. Это был его день рождения, и целые сутки он был счастлив. А сейчас просто слушал и ждал наказание.