— Сэр! Корреспонденция! — Родерт бесцеремонно ворвался в комнату Филиппа.

У того по спине прошёл холодок. Прошлый приход писем оказался совершенно безрадостным. После полумесяца размышлений, как корректнее и уважительнее составить прошения, Филипп отправил их нескольким представителям Альянса и в течение недели получил отказ на каждое. Сухими словами все отписывались о том, что по тем или иным причинам вынуждены отказать.

Вторую партию Филипп отправлял с опаской, подобрав таких людей, которые не могли отказать ему из-за сотрудничества с королём Пироса. Писать некоторым Филипп не хотел, но понимал: каждый высший председатель был его шансом. В один момент он даже подумывал отправить прошение сразу мадам де Монтель, но у такой важной дамы наверняка было слишком много дел, чтобы заботиться ещё о его проблемах.

Прогнав Родерта, Филипп стал вскрывать конверты и с каждым новым сильнее расстраивался. Опять отказы.

Он уже не ждал ничего особенного, как вдруг обнаружил в одном из формальных документов приложение: недлинную записку без подписей и печатей, лишь с инициалами в конце. Сердце упало в пятки — это было письмо от Гардиана Арта.

Сначала Филипп хотел выбросить записку, сжечь её и никогда о ней не вспоминать. Он буквально слышал сочащийся меж строк яд. Как он вообще осмелился написать этому человеку? Но потом… Потом осознал: Гардиан Арт повторяет его мысли. Он столько раз думал о том, что стоило бы попробовать написать мадам Монтель, но он опасался. Она не выглядела грозно, но никто и никогда не сомневался в её могуществе. Слишком самонадеянно было допускать мысль, что ей могло быть дело до прихотей несовершеннолетнего мальчишки. Даже если этот мальчишка — принц. Даже если он знает, что может, что достоин!

Филипп приложил ладонь ко лбу. У него в голове всё переворачивалось, и он не знал, что делать. Он получил совет от человека, которого терпеть не мог. Более того — он хотел этому совету последовать. Если откажет мадам Монтель, он сможет сложить руки, сжечь бумаги и смириться. Он, конечно, мог бы сбежать, в тайне от отца проникнуть на фронт или развесить жучки по всему замку, по всему полигону — по всему Пиросу! — чтобы знать всё и обо всём. Он мог бы — но хотел играть честно. И теперь его мысли занимал один вопрос: было ли писать мадам Монтель напрямую честно?

— Что значит, ты не приедешь? — возмутился Эдвард во время одного из коротких звонков Филиппа домой. — Ты хоть понимаешь, что срываешь праздник не себе, а всем?!

Через неделю должен был состояться большой раут по случаю восемнадцатого дня рождения Филиппа. Он выпадал на первый день Восхождения и длился почти неделю до самой светлой ночи, когда Новая Звезда, символ смены года, сияла так ярко, как солнце.

— Так нужно, — холодно отозвался Филипп и покосился на лежащие рядом бумаги. Он написал так много вариантов прошения, так много листов выкинул в камин…

На заднем плане мелькнуло платье матери, и вскоре она появилась рядом с Эдвардом в свете луча синерниста. Она была обеспокоена и разочарована, Филипп видел это даже в мерцающих искрах изображения.

— Я всё ещё не понимаю твоего отказа, Филипп, — вздохнула она.

— Прости, мама. — Он опустил глаза. Он не хотел её расстраивать, но и позволить себе провести — потерять! — время в замке тоже не мог.

— Фил, давай! — воскликнул Эдвард. — От недели ничего не случится с твоими очень важными делами. — Он показал пальцами кавычки.

Филипп покачал головой. Его дела не могли ждать. Более того, он боялся встретиться с этими «делами» лицом к лицу. Любой, кому он отправлял прошения, мог случайно или намеренно рассказать об этом его отцу, и тогда бы все планы пошли прахом. Уж лучше было оставаться в неведении, чем каждый момент опасаться раскрытия.

— Я всё сказал, — отрезал Филипп. — Хороших вам праздников. Я обязательно свяжусь с вами потом.

Он отключил связь, не дожидаясь ответа.

Когда луч погас, Эдвард фыркнул и откинулся на спинку кресла, скрещивая руки на груди.

— Он всегда так! — пробурчал он, косясь на мать. — Ни себе, ни другим!

Мадам Керрелл о чём-то размышляла, на её лбу залегла глубокая морщинка.

— Ну почему же? — спокойно сказала она спустя некоторое время. — Пусть Филипп делает, что ему заблагорассудится. Я прикажу поправить приглашения, и все приедут на зимние гуляния. Просто это случится на пару дней позже, и будет приглашено немного меньше людей.

Она расправила плечи, довольная своим решением и ушла, не замечая, как Эдвард бесшумно с облегчением выдохнул и возвёл руки к потолку, благодаря Небо за то, что ничего не сорвалось.