— Тиша, ты…, - и тут Домна поняла, что Тиша сможет всё объяснить. Потому что Тишин взгляд перепуганно метнулся от рук матери к её лицу и опустился долу виновато. Она так и не придумала, куда деть то, что тогда преступно добыли с Хылей в старой Пыриной хате. Так с лета и лежало всё под крыльцом.

— А ну-ка, дочка, пойдём поговорим.

Домна, чтобы никто не побеспокоил, повела Тишу в девичью горницу, которая в последнее время всё чаще пустовала.

— Рассказывай, — приказала мать, когда уселись на лавки.

— Откуда начинать? — вздохнула Тиша, затрудняясь с началом.

— Откуда захочешь, я пойму.

…Разговор получился долгий. Ничего не забыла Тиша. Рассказала про услышанный Хылей ночной заговор Агнии в старой хате, и про то, как на следующий день они вдвоём разгромили ведьмино логово, про странную перехожую тётку Луку и иголку в голове, про то, как Хылю вылечил неведомый Гора, но потом она едва выдержала невыносимые боли в горящий ногах, про то, что, узнав об оставшихся двух днях жизни Глеба, она ползала по селу, пытаясь найти помощь и, не найдя никого, сама поползла в лес помогать…

Домна слушала молча, но в конце не выдержала, опустила лицо в Яринины ленты и горько-горько заплакала.

— Матушка, родная, не плачь, — испугалась Тиша, бросаясь к матери. Она и не помнила плачущую мать.

— Ничего, ничего, доченька, я уже успокоилась.

Они прижались друг к другу и замерли…

— Только знаешь, что удивительно, — немного погодя медленно произнесла Тиша.

— Что? — чуть отстранилась Домна и посмотрела в глаза дочери.

— Мне кажется, что Хыля забывает про иголку.

— Как это?

— Ну, летом, например, она в подробностях всё рассказывала. Потом как будто смутно вспоминала. Когда тётка Кисеиха укололась иголкой, которая торчала между брёвен, я сразу подумала, не Хылина она? А Хыля забыла про неё, думала, что дядька Гора унёс её с собой. А я точно помню, что иголка в стене осталась. А теперь Хыля думает, что вовсе не было иголки. Просто она болела, а перехожие её вылечили. Как так, мамочка? Я боюсь Хыле напоминать.

— Не напоминай. Забывает, значит так надо, значит для неё это правильно. Эта девочка столько пережила, что просто в голове не укладывается. Мы тоже никому не скажем, кроме отца. Пусть эта будет наша тайна.

Вечером Домна всё пересказала Ивару.

На следующий день они вдвоём пошли к Кисею.

После смерти Кисеихи неожиданно для себя большухой в доме стала Калина. И теперь здесь многое по-другому. Но Кисей остался прежним: добрым, спокойным, молчаливым.

Когда Видборичи вошли в хату, он сидел в мужском куте, при свече лучины поправлял лошадиную упряжь.

Калина нянчилась с младенцем. Недавно у неё и Тихомира родился первенец. Хыли нигде не было видно, также, как и других членов семьи.

Поздоровались.

Домна и Ивар в пояс поклонились Кисею.

— Чтобы не случилось далее, никогда не сможем отблагодарить твою дочку. Много добра принесла она в нашу семью, от многого зла защитила. В нашем доме она самая желанная гостья. Даже не гостья, у нас она будет своя.

Кисей хотел было расспросить подробности.

— Зайди к нам когда сможешь, мы тебе расскажем.

Но Кисей так и не зашёл, не расспросил.

Горница с красными окнами на некоторое время опустела. Старшие дочки ушли к мужьям, а Тише одной было скучно там бывать. Но в последнее время в горенке опять допоздна стала гореть лучина. То Хыля по вечерам приходила. Девочки вдвоём пряли.

Зимний день короткий, а три больших красных окна давали много света.

И вновь, как и в прежние времена Тиша удивлялась ровным и прочным нитям, что словно тонкие струйки вытекали из рук подружки.

— Давай, я тебе ещё покажу, — не сдавалась Хыля.

— Да я, вроде, всё так же делаю! — удивлялась Тиша своей неудаче.

Тут же часто крутилась Забава, смотрела, училась, подрастала, но потом неизменно уходила в общую горницу.

Вечером баушка с внуками лезла на полати. Баушке всё тяжелее была взбираться, но полати она любила — самая тёплая часть хаты.

Ивар пообещал летом переделать ступеньки по-другому.

— Как боярыня будешь забираться.

И баушка ждала лета.

Айка уже был большой, но и он временами лез к баушке на руки, и она его укачивала:

— Бау, бау, баушка, — немного коверкала общепринятые слова. Но всё равно, у неё это приятно получалось. Так приятно, что послужило в дальнейшем к искажению слова бабушка, когда дети обращались к ней.

Потом дети вырастали, но привычное слово оставалось и уходило вместе с ними во взрослую жизнь.