— Потом расскажу. Бабушку надо покормить. Скотина голодная. Сейчас и я соберусь с силами, начну управляться.

— Сиди, — почти зло сказала Тиша. Сама никакая, а думает о бабушке и скотине. Но тут же упрекнула себя за такую несправедливость. А кто, кроме Хыли, о них подумает? Они сами зависят от неё.

Она схватила вёдра и побежала на колодец. По дороге слёзы ручьями текли из глаз. Она так надеялась неизвестно на что. А тут полная катастрофа. Хыля умрёт. Не живут люди на свете с такими болезнями. Ничего у них не получится.

Вернувшись с водой, Тиша принялась за работу: растопила печь, сварила кашу, покормила бабушку. Хыля тоже кое-как возилась по хозяйству.

— Пошли на речку, — позвала Тиша. — Ты вымоешься. Мы постираем одежду.

Хыля вздохнула. Сил не было. Хотелось лечь и лежать. Но она видела, насколько расстроена Тиша, и пересилила себя.

На реке чистая Хыля в одной рубахе лежала на траве. Тиша сидела рядом и слушала. Мокрое, выстиранное бельё висело на ветках ближайших кустов, сохло.

— …Я не знаю, козявки это или нет. Я их не видела. Мне просто так представляется. Я сначала их ненавидела, а потом поняла, что они мои друзья.

Тиша хмуро смотрела на подружку и молчала. Хылино лицо вдруг расцвело в лучезарной улыбке. Бледная, худая, но глаз не оторвать, до чего же хороша.

— Потому что… — Хыля сделала паузу, — вот где они были, — она указала ладонью на верхнюю часть бедра, — а теперь они здесь, — ладонь опустилась чуть ниже.

Тиша по-прежнему ничего не понимала.

— И вот отсюда и досюда они прогрызли дорожки. Там, внутри ноги. И по этим дорожкам пришла жизненная сила. Я здесь чувствую ноги, — торжественно закончила она.

Тиша тут только поняла. Она смотрела на Хылю и верила, и не верила.

— Чувствуешь?

— Да, здесь они стали живыми! — Хыля рассмеялась счастливым смехом.

— Так вытащила тётка иголку?

— Вытащила. Правда, не тётка, а дядька. Она привела дядьку. Ой, ты не представляешь, какой он лекарь! Свет ещё не видел такого лекаря! А сам будто хмурый, неласковый. Но это не так. Такой хороший человек! И с тех пор козявки, если это, конечно, козявки, взялись за дело. Почти каждый день грызут. Иногда ночью. Я страх, как боюсь, что когда-нибудь они не появятся. Сначала думала, что терпеть невозможно, а теперь как их долго нет, сама уж не своя. Тётенька оставила травку, чтобы я заваривала, когда больно будет. А я что-то боюсь пить заварку, вдруг травка их прогонит?

…Поздно вечером встревоженная Тиша встала перед отцом.

— Тятенька, мы завтра когда едем назад?

— Вечером. А что?

— Тятенька, — Тиша кусала губы от волнения. Ей страшно было ставить условия отцу. — Я завтра целый день буду у Хыли. Она совсем одна. Грязная. Она никак не справляется.

Ивар внимательно посмотрел на дочь и, неожиданно для Тиши, легко согласился:

— Ладно!

У Лябзи так и чесались руки заплести косичку как следует у Милани. Так ей нравилась старшая девчушка Михея. Такая серьёзная, несмотря на возраст. А как за братьями ухаживает, словно мать родная, а те её слушаются. Матери-то у них второй год как нет.

Лябзя сама с малолетства нянчилась со своими сёстрами и братьями, но всё у неё с криком, с воплями получалось. А эта Миланя не такая. Вот и любуется Лябзя. А вот косицу себе заплести не получается у девчушки.

Михей — мужик одинокий. Похоронил жену, совсем недавно похоронил отца с матерью. Детей дома оставить не с кем, вот и придумал взять с собой на покос. Им работать пока рано, сидят целыми днями у своего шалаша, играют, а Миланя приспособилась похлёбку варить. Отец, уходя на покос, разжигал небольшой костерок, просил соседей, чтоб присматривали. Вот Лябзя и присматривает, а Миланя кашеварит.

— Миланя, добавь вот этой травки, вкуснее будет. Вот столько, много не надо.

Лябзя с девочкой разговаривает непривычно тихо, даже робость какая-то проскальзывает. Та послушно добавляет траву.

— Чуешь, запах пошёл? А то давай ещё рыбки добавим. Оно, когда рыбки много, вкуснее получится.

— У нас рыбка больше нету.

— А вчера вечером твои братики помогали нашему Хомке ловить. Вот Хомка и поделится.

— А, можно?

— Конечно, можно. Один Хомка столько бы не наловил. А нынче вечером ещё наловят.

Лябзя — баба работящая, везде успевает. Про неё, другой раз скажут, мол, дураков работа любит, а дурак работе рад. Не умеет хитрить, не ищет своей выгоды. Где трудно, там и она. То сама побежит, а коль не доглядит, люди направят. Вот и старается, машет граблями, чтобы быстро всё получалось, вёртко. А как только перерыв, бабам детёнка покормить, или за старшими посмотреть, а то и на траве поваляться, Лябзя всё к Милане бегает. Михею ведь некогда, у мужиков особая работа, им нельзя отвлекаться. А Миланя, хоть и серьёзная девчушка, а всё ж дитё ещё. А Лябзе что? Разве трудно? Ей даже лестно, когда люди её просят о чём-либо.