— А, може, надо было к волхву? Тот бы разобрался, что за хворь…

…Возле шалашей тихо, людей нет, одна семья Видборичей в полном составе. Не пошли на всеобщий делёж сена, не до того. Пока переживают одну беду, не ведают, что другая притаилась у порога. Тревожно поглядывают на бледную Ярину. Та сидит оглушённая новостью. Глаза огромные.

— Куда он ушёл? — спрашивает в который раз у Лана. — Он ведь должен был хоть что-то сказать.

— Сказал, в лес. Если жив будет, даст весточку отцу, — послушно повторяет не в первый раз Лан.

— А про меня? Про меня что-нибудь сказал?

— Сказал, что надеется, что ты у себя в шалаше спишь, — наконец выдавил из себя Лан фразу, которая смутила его ещё ночью.

Ярина замерла, в лице ни кровинки. Домна с тревогой поглядывает на дочь, боится. Наконец, не выдерживает:

— Ну давай, теперь и ты беги из дома! В тёмный лес. Только вот что, доченька. На этот раз я поумнее буду. Хватит! Крепко много воли вам отец дал. И вот чем эта воля кончается — побегами. Только, милая, у тебя это не получится. Глаз с тебя не спущу. Под замок сама посажу, спать со мной будешь, но ты-то уж не убегишь.

Ярина с недоумением поглядела на мать. Казалось, она не понимает, о чём та толкует. Домна сама побледнела, вспомнив недавнюю болезнь Ярины, когда мысленно уже навек прощалась с ней.

— Яринушка, доченька, да не переживай ты так. Всё наладится. Выздоровеет, вернётся.

— Выздоровеет, вернётся? — Ярина покачала головой. — Ты не понимаешь.

— Что? Чего я не понимаю?

Но Ярина на это ничего не ответила. Да и как матери объяснить, что оставила она в последнее время Глеба, совсем забросила. Думала, что беда с Баженой, а беда и за её женихом ходила по пятам.

Ещё вчера на Глеба обижалась, что он её мало замечает, а оказалось, что его она не видела совсем.

…Пыря наблюдала за дочерью. Агния не торопясь ходила от одной кучки народа к другой. Там скажет что-то, словно невзначай, там кивнёт головой. После повернула к шалашу. Пыря поколебалась: то ли подождать делёж, какое ей сено выделят, в какой скирде, то ли идти за дочерью. Не выдержала, пошла к шалашу. Агнию застала, когда та заканчивала седлать коня. Свою чёрную кобылку Агния поменяла у односельчанина.

— Ты куда это собралась?

— Домой. Тут уж делать нечего, — Агния легко вскочила в седло и поскакала.

— Постой, — закричала Пыря, но дочка словно не слышала.

Пыря почувствовала, как её наполняет гнев. «Да сколько ж можно? Да я тебе совсем пустое место? Ну нет, доченька, на этот раз по-моему будет. Хватит, кончилось моё терпение!»… Ещё долго Пыря мысленно разговаривала с дочерью, а сама нервно запрягала старенькую кобылу и бросала в телегу свои немногочисленные вещи.

— Но-о, — вскоре ударила прутом по костлявому крупу лошади и тронулась в путь.

— Куда ты, Пыря? — удивилась шедшая мимо Лябзя.

— Домой, — сухо ответила Пыря.

— А сено?

— Лябзя, не в службу, а в дружбу, догляди, какое мне сено дадут. И где.

— Ладно.

И Пыря махнула рукой, прощаясь.

— Теперь самая черничная пора, — задумчиво поделилась баушка своими мыслями.

Айка, раскрыв рот, внимательно посмотрел на старушку.

— Так, можа, сходим в лес? — предложила она Айке. — А то так и останемся без черники. А мы ба и так поели, и насушили ба, потом пироги с ягодами спекли, знаешь, как вкусно?

— Дя, — согласно кивнул Айка. Он всегда был согласен с баушкой.

— Ну, тогда завтра с утра, как управимся, так пойдём.

На следующее утро, когда ещё роса не сошла, по пыльной дороге шагали в сторону леса худенькая шустрая старушка и маленький беленький малец. В руке у старушки была довольно объёмная корзина, у мальчугана лёгонькое берестяное лукошко.

Впереди показалось деревенское стадо во главе с пастухом.

— Ишь, смотрит, — пожаловалась баушка Айке. — Кабы лешему чего не нашептал, старый пень.

Но проходя мимо не забыла ласково пропеть:

— Доброго здоровьичка вам и нашему стаду.

— Ай, по грибы собрались?

— По грибы, да по ягоды. Что найдём, от того не откажемся.

— Далеко не ходите, медведи балуют. Тут вот от краюшку много и грибов, и ягод.

— Благодарствуйте на добром слове, — опять пропела баушка, не замечая, что обращение на «вы» выдаёт её недоверие и неприязнь.

— Ишь ты, медведем пугает старый хрыч. Ясно, что жадобится. И ведь самому-то нельзя есть ни грибов, ни ягод. Сам не ам, и другому не дам. Не боись, Айка, брешит дед Яшма… Хотя, с другой стороны, какой лес без медведя? — баушка чуть замедлила шаги. Ну, как говорится, волка бояться — в лес не ходить. А что волк, что медведь, для баушки одинаково приятны. И в лес она ходила всю жизнь — ничего, обходилось.