К тому же при ходьбе я поскрипывал и картинно отбрасывал ногу вбок, за что и поплатилась любопытная болонка. Получив по морде, собачонка ускоренно отправилась под диван и больше уж не показалась.

– Пардон, – сказал я, и хозяйка предложила откушать чаю с аппетитными круассанами и вареньем. Ещё сливки, масло, сыр, фрукты. Накрыто было просто, но с большим вкусом. Легко, но дорого. Дьявол! Тут знали толк в непошлой жизни, доложу вам!

В предвкушении я хлопнул в ладоши и громко их потёр. Тётка взглянула, словно я собрался выпить водки посередь пикничка девочек-скаутов и мальчиков из общества «Юнармия».

– Чёрт, люблю лепёшки! А эти, несомненно, высший сорт, – говорю. – Чай, рублей по сто пятьдесят за кило?

И подмигнул старушке. Она сдернула очки и давай задумчиво грызть дужку, уставившись в пол (похоже ведёт себя в пампасах перепуганный страус).

– Это круассаны, – холодно пояснила тётка. – Нина Петровна сама печёт. Угощайтесь… – пригласила, что пожелала подавиться и помереть в корчах, выпучив глаза.

– Экскьюземуа, но откуда мне знать? – повинился я. – Моя-то мамаша, окромя блинов, ничем не баловала. А уж как папашу зарезали, вовсе загуляла… Впрочем, извините. Напрасно я это…

– Что вы говорите? Как мило! – с потерянной улыбкой выдаёт Нина Петровна, плохо соображая, что говорит, – так обескуражена. Да и видок у меня был ещё тот. И я покушался на святое!

Святое сидело напротив и приязненно окидывало меня тёплым взглядом шикарных голубых глазищ. Полные алые губы являли на себе блёстки, что звёздную пыль, а в уголках таилась ухмылка лукавого ангела.

Прах меня возьми, – я подходил их дочке, как рихтованные уши «запорожца» сияющему «мерседесу» последней генерации!

Хозяйка разлила чай по фарфоровым чашкам, кои сделали бы честь файф-о-клоку на Даунинг-стрит, десять, а то и в Букингемском дворце. И даже в кремлёвском кондоминиуме, а там толк знают…

Все схватились за спасительную посуду, опустили туда носы, соображая, как со мной быть. В их глазах я был пария с нижней ступени социальной лестницы. Суконное рыло в прохорях.

Потому я смело перелил чай в блюдце и, поместив его на растопыренной пятерне, причмокивая, потянул-потянул и выдал одобрительное: «Ц-ц-ц!»

Дьявол меня затасуй в египетскую могилу, если старина Кустодиев не захотел бы писать с меня купца, кабы не помер.

Обвёл я этак комнату и заявляю авторитетно:

– Шикарная берлога. Сразу видно, вкус есть. Чёрт, да тут одних картинок на миллион с четвертью.

Пал Сергеич натужно хихикнул и отмахнулся:

– Что вы, что вы! Это всего лишь фотокопии. Сущие копейки, тэк-с…

Так я утвердился в подозрениях, что со стен глядит небольшое состояние. Квартира мне определённо нравилась. Буржуазность и основательность в пределах Садового кольца. Что может быть лучше? Никакого панельного китча с бандами малолеток. Папа повертел и отбросил серебряную ложечку:

– Мельхиор… – сказал зачем-то…

Не знаю, что бы он соврал про антикварные часы с золотыми прибамбасами и стрелками, обсаженными драгкамнями, про группу тонких статуэток, застывших в менуэте на винтажном комоде, и многое-многое другое, но…

Но Капочка тоже перелила чай в блюдце и мы наперебой принялись прихлебывать, издавая звуки, весьма неуместные в интерьере, осенённом малыми голландцами, большими мастерами поработать кистями и красками по части пейзажей и натюрмортов.

– Сахарку бы вприкуску, – говорю я невесте.

– Сей секунд, мой медвежонок, – отвечает она и неспешно и невыносимо грациозно удаляется в закрома за рафинадом для своего одноногого сладкоежки.

Меж тем старуха доела дужку и вот-вот заплачет. Тётка окаменела. Мамаша растеряла остатки присутствия духа и сейчас опрокинется. А папаша явно задумался о расширенной страховке нажитого, а паче жизни…

Короче, принимающая сторона пребывала в шоке. Ну, как зрители в киношке братьев Люмьер с их хоррором про паровоз, – только что не разбегались с проклятьями в окна. Думаю, кабы не прилизанные причёски, волосы у дам стояли б дыбом. Папаша же, как знал, запасся ёжиком.

– Принеси коньяк, – приказал он вернувшейся с рафинадом Капочке. Глава наконец вспомнил, что он глава, и решил действовать.

Выпили. Коньяк был хорош.

– Почему так скоро решили пожениться? – мрачно спросил Пал Сергеич, кажется, подозревая во мне честного человека, а в дочке ненормальную и уже не девицу…

Я поднялся со скрипом и пиететом, обвёл семейку торжествующим взором.

– Это любовь с первого взгляда, – говорю тоном, плюющим на возражения. – Другой я не признаю! Первая, она же для меня и последняя. А коли так, чего высиживать яйца и оттягивать сладкий миг единения узами ЗАГСа и Гименея и такого богоугодного дела, как чадопроизводство? Тут остаётся одно – предложить руку и сердце и уповать на благословение тех, в чьей оно компетенции. И я уповаю… – смирено потупил я глаза.