Шрифт:
Паня одобрительно хмыкнула, и последующие встречи флейтиста с бесхитростной женщиной стали носить откровенно ремонтно-эротический характер.
Как-то Иван Петрович застрял в гастрономе подле арбузов. Он размышлял, взять ли арбуз или селёдку (хотя пришёл за молоком), когда ему сзади настойчиво постучали по голове чем-то увесистым.
Это была Паня. В руке палка сервелата. Им-то она столь оригинально и «окликнула» соседа.
– Напугался? – безошибочно угадала Паня эмоции впечатлительного музыканта и, дружески улыбаясь, говорит: – Слышь, Петрович, гвоздик надо присверлить. Десяток-другой. А у меня дрели нема. Пособишь по-соседски?
Петрович пришёл в себя и:
– Да я бы рад! Но, как назло, дрель знакомому отдал.
Извиняйте, мол.
– Ц! – сказала Паня и, поигрывая колбасой, развязно удалилась. В широкой мужской спине её читалось лёгкое женское разочарование.
«Чёрт, да она, кажись, глаз на меня положила!.. – догадался музыкант, потирая гудящий затылок. – А она ничё. Всего-то сантиметров на двадцать меня и выше. Зато я лет на пять моложе, пусть и лыс. То на то и выходит. Если позовёт посмотреть утюг – всё, положила! Утюг – это, знаешь ли… Это!.. У-у, знаешь…»
Да-с, позвать мужика посмотреть заартачившийся утюг, а показать кое-что поинтересней – национальный русский женский спорт ещё со времен утюгов на угольной тяге и даже вальков с рубелем.
И вскоре позвали… Петрович ликовал, хотя боялся электротока. Детское засовывание шпильки в розетку привело его некогда в реанимацию и в стан убеждённых гуманитариев. Настолько убеждённых, что показания электросчётчика он снимал в резиновых сапогах. Но теперь отказываться и не думал.
«Чай, не чинить иду…» – уверенно решил флейтист, принаряжаясь и выпивая сто пятьдесят без закуски перед рывком в «райские кущи»…
Едва музыкант надавил звонок, как уверенность улетучилась. Почти год у Петровича были романтические отношения лишь с рукой. А тут сразу целая женщина! Много женщины! Килограммов сто румяной, статной, кудрявой, свежо и одуряюще пахнущей, волоокой, гладкой и вместе с тем изгибистой женщины.
Отворили. Едва потянув носом, Петрович откровенно поплыл. Баттерфляем с элементами танго…
– Куда пройти? В спальню?! – сходу приветствовал он хозяйку.
Та удивлённо пожала шёлковыми цветастыми плечами:
– Почему? Нет… В кухню.
Кухня. Стол. Утюг. Ни водки, ни закуски. Реально позвали чинить.
Но взвинченный предвкушением счастья и водкой малопьющий Петрович уже мало соображал. Не больше утюга. Музыканта заметно трусило.
– Где утюг? Что с ним? – спросил он, страстно стискивая тяжёлый электроприбор в руке.
Паня почуяла неладное.
– Не морозит… – процедила она.
– Отлично!
– Чё отлично? Ты чинить-то умеешь?!
– Чё тут уметь… – сдавленно прохрипел Петрович, и… насекомо и страшно прыгнул к женщине, что изголодавшийся паук, и благородными музыкальными пальцами попытался оторвать ей славную большую грудь. Ну, так бедняжке показалось по меньшей мере.
Но Паня оказалась не робкого десятка и выдержки. Методично (одна жадная рука, другая) отделила от себя сладострастно извивающегося, не владеющего эмоциями хлипкого музыканта и одним широким взмахом мягкой и сильной ладони по искажённому низкой похотью лицу образумила. Петрович мигом протрезвел и ужаснулся содеянному. Тонкую интеллигентную натуру обуял стыд. Заикаясь и трясясь, горячо просил он прощения и, исступленно вцепившись в волосы, с позором бежал.
«Ещё повесится из-за ерунды дурачок!» – не на шутку забеспокоилась Паня, в волнении кусая ногти.
Спустя несколько минут метаний, сердобольная женщина настойчиво звонила в соседскую дверь. Не сразу, но Петрович отворил – в лице подлинное страдание.
– Можно? – спросила Паня.
Не знаем, что произошло меж ними далее, но только знаем, что, к всеобщему мировому счастью, женское сердце не камень. Вскоре Петрович и Паня зажили вместе…
Весёлкин и Соня
Ванька Весёлкин вышел из пивного подвальчика в прекрасном расположении духа: пиджак нараспашку, кепка набекрень, папироска в зубах. Хотелось жить!
Алло, когда у человека в кармане получка, да плюс премия по итогам соцсоревнования, да пять кружек пива и двести граммов прицепа в животе, это склоняет натуру в розовый эмоциональный спектр. Личность тянется к прекрасному: скушать бутерброд с ветчиной или поговорить о какой-нибудь политической астрономии с кем-то симпатичным в юбке.
В автобусе Ваня брякнулся возле красивой строгой девушки и с улыбкой развязно поинтересовался:
– Эта, тётенька, Вашей маме работящий зять не нужон? Гы-гы! – и очень довольный собой и шуткой икнул алкогольными парами.