– Связанная с разоблачением опасность, видимо, менее важна на фоне какой-то более серьезной для них угрозы. То, что я знаю, или они полагают, что знаю, отходит на второй план. Но опять дело во мне. В том, что мне удалось узнать.

– Я не понимаю.

– Ты, – сказал Хейвелок. – Коста-Брава. Вся эта история должна быть похоронена.

– Связь с Советским Союзом?

– Не знаю. Кто была та женщина на берегу? С какой целью, по ее мнению, ее туда доставили? Почему это была не ты? Слава богу, что не ты, но почему? Куда они собирались отправить тебя?

– В могилу, думаю.

– Если так, то почему тебя не отправили на этот пляж? Почему не убили там?

– Возможно, они чувствовали, что я не поеду с ними. Ведь я же сбежала из отеля.

– Они не могли знать об этом заранее. Напротив, эти люди были уверены, что ты в их руках: испуганная, потрясенная, ищущая защиты. Кроме того, они ни разу не упомянули Коста-Брава – не пытались подготовить тебя.

– Я бы сама поехала туда той ночью. Тебе стоило только позвонить. Я бы приехала. Они бы провели казнь, и ты увидел бы то, что хотели палачи.

– Бессмысленно! – Майкл закурил еще одну сигарету. – В этом и вся загвоздка. Тот, кто организовывал Коста-Брава, – мастер своего дела, крупный специалист. Операция была подготовлена блестяще, рассчитана до последней секунды… Нет, то, что ты говоришь, не имеет смысла.

Он замолчал. Молчала и она.

– Михаил, – наконец негромко произнесла она, подавшись чуть вперед и сосредоточенно глядя перед собой. – Две операции.

– Что?

– А если были задуманы две операции, а не одна? – Она взглянула на него сияющими глазами. – Первую организовали в Мадриде – против меня. Ее продолжение – в Барселоне, против тебя.

– Пока одно и то же одеяло.

– Но потом одеяло было разодрано, – стояла на своем Дженна. – Их стало два.

– Как это?

– Первоначальная операция была перехвачена другими, – ответила она. – Теми, кто в ней сначала не участвовал.

– Перехвачена и изменена, – начал понимать Майкл. – Ткань осталась той же, но все стежки поменялись настолько, что по существу операция стала иной. Одеяло стало другим!

– И все-таки не ясно, ради чего все это было устроено?

– Ради контроля, – ответил он. – Когда ты скрылась, контроль был утрачен. Бруссак сообщила мне, что после Коста-Брава относительно тебя был разослан секретный циркуляр.

– Ужасно секретный, – согласилась Дженна, гася сигарету. – Судя по нему, тот, кто перехватил и изменил операцию, мог и не знать, что я ускользнула из Барселоны живой.

– Не знал до тех пор, пока я не увидел тебя и не сообщил об этом всем, кого это могло касаться. С этого момента мы оба были приговорены к смерти. Один в соответствии с требованиями безопасности – это я. На это имеются санкции. Тебя необходимо устранить из общих стратегических соображений – никто не давал на это официального разрешения. Бомба и взрыв в окрестностях Коль-де-Мулине. Все похоронено навсегда.

– За этим тоже стоит «Двусмысленность»?

– Никто иной не мог этого сделать. На это был способен человек, знающий необходимый пароль и способный решающим образом определять ход событий на мосту.

Дженна посмотрела на него, затем перевела взгляд за окно. Оранжевый закат догорал.

– Пока все же у нас очень много пропусков и неясных мест.

– Мы заполним некоторые пробелы. Не исключено, что и все.

– Эмори Брэдфорд.

– И еще кое-кто, – сказал Хейвелок. – Мэттиас. Четыре дня назад я пытался позвонить ему из Канье-сюр-Мер. Я использовал его личную линию – очень мало кто знает этот номер. Он отказался разговаривать со мной, и я не мог понять почему. Это было совершенно невероятное, выходящее из ряда вон событие. Но тем не менее он отказался, и я подумал о самом худшем – самый близкий человек выбросил меня из своей жизни. Затем ты упомянула о Брэдфорде, и я решил, что мог и ошибиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Представь, что Антона там просто не было. Представь, что кто-то иной занял его домик, воспользовался личной телефонной линией.

– Брэдфорд?

– Или кто-то другой из остатков его компании. Возвращение политических комет, старающихся вернуть былую яркость. Как пишет «Таймс», Мэттиас находится в продолжительном отпуске. А если это не так? Что, если самый выдающийся государственный секретарь в истории Соединенных Штатов содержится в изоляции? В какой-нибудь клинике, лишенный возможности заявить о себе.

– Но это невероятно, Михаил. Человек на таком посту не может не функционировать. Он должен проводить встречи, принимать решения…

– Все это могут сделать вторые и третьи лица, помощники, существующие в его штате.

– По-моему, это абсурд.

– Может быть, и нет. Когда мне сказали, что Антон не желает со мной говорить, я не успокоился на этом. Я сделал еще один звонок – на сей раз одному старику, соседу Мэттиаса, с которым тот обязательно встречается, когда приезжает к себе в Шенандоа. Его фамилия Зелинский, он бывший профессор, приехавший много лет тому назад из Варшавы. У них с Антоном прекрасные отношения. Они обычно играют в шахматы и вспоминают прошлое. Зелинский хорошо действовал на Антона, и оба это знали, в первую очередь сам Антон. Однако когда я разговаривал с Зелинским, тот сказал, что у Антона на него больше нет времени. Представляешь, нет времени?