– А как насчет встречи с Ростовым в Афинах?

– Мы не знаем, был ли вообще в Афинах какой-то Ростов, – сказал Миллер. – Возможно, Хейвелок встретил на улице кого-то, похожего на Ростова, и тогда эта встреча от начала до конца плод его воображения. Нам известно, что Каррас работала на КГБ. С какой стати человек в положении Ростова вдруг направится в Афины, чтобы отрицать очевидный факт?

Огилви чуть наклонился вперед и произнес:

– Бейлор сообщает, что Хейвелок расценил действия Ростова как «прощупывание» и при этом утверждал, что русский имел возможность похитить его.

– Почему же он этого не сделал? – спросил Миллер. – Бросьте, Ред. Вы десять лет на оперативной работе. «Прощупывание» или не «прощупывание», но, окажись вы на месте Ростова и зная дела на Лубянке, вы вряд ли упустили бы возможность захватить Хейвелока в обстоятельствах, вытекающих из донесения. Разве не так?

Огилви задумался, глядя на психиатра, и после некоторой паузы ответил:

– Нет, не упустил бы. Потому что при необходимости мог освободить его раньше, чем стало бы известно о похищении.

– Именно. Поведение Ростова представляется нелогичным. Поэтому и возникает вопрос: а был ли Ростов в Афинах или вообще где-нибудь? Не плод ли это фантазии нашего пациента, страдающего манией преследования?

– Из донесения Бейлора следует, что Хейвелок говорил дьявольски убедительно, – вмешался в разговор юрист Даусон.

– Галлюцинирующий шизофреник (а мы, вне всяких сомнений, имеем дело именно с таковым) может казаться чрезвычайно убедительным, потому что сам абсолютно верит в свои слова.

– И все-таки вы не можете быть до конца уверенным в своем выводе, Пол, – возразил Дэниел Стерн.

– Конечно, не могу. Но мы уверены в одном… нет, в двух фактах: Каррас работала на КГБ и убита на Коста-Брава. Улики в пользу первого неопровержимы, а второе подтверждается двумя независимыми друг от друга свидетелями, причем один из них – сам Хейвелок. – Психиатр обвел взглядом участников совещания. – Основываясь на этом, я имею полное право поставить диагноз, на этом и на сведениях, полученных сегодня о некоем Михаиле Гавличеке. Мне не остается ничего иного. Да и вы в конечном счете просили всего лишь совета, а не установления абсолютной истины.

– Обещайте ему все, что угодно… – повторил Огилви. – Как в самых паршивых рекламных объявлениях.

– Но доставьте его сюда, – закончил фразу Миллер. – И сделайте это как можно скорее. Уложите его в клинику, накачайте лекарствами, но выясните, где он запрятал свои защитные средства: «запечатанные конверты» и прочее.

– Полагаю, нет необходимости напоминать вам, – негромким голосом прервал Миллера Даусон, – Хейвелоку известно многое из того, что, став достоянием гласности, способно нанести нам огромный ущерб. С одной стороны, это будет серьезным ударом по нашему престижу как в стране, так и за рубежом, а с другой – великолепным источником информации для Советов. Но даже не здесь таится главная опасность. Коды могут быть изменены, источники информации – агенты, группы – предупреждены… но мы не сможем переиграть те случаи, когда наши люди нарушали существующие договоры и грубейшим образом попирали законы страны своего пребывания.

– Не говоря уже о нашем пренебрежении к ограничениям, налагаемым на нас законами США, – добавил Стерн. – Я понимаю, что вы и их имели в виду, но хочу еще раз подчеркнуть всю опасность ситуации. Хейвелок знаком с этой кухней, ему не раз приходилось вести секретные переговоры об обмене захваченными агентами.

– Каждое наше действие оправданно, – резко бросил Огилви. – Если кому-то нужны доказательства, пусть обратится к тем сотням досье, где говорится о наших достижениях.

– И тем тысячам, где, увы, достижения трудно найти, – возразил юрист. – Кроме того, существует такая штука, как Конституция. Надеюсь, вы понимаете, что я выступаю сейчас адвокатом дьявола?

– Чушь и дерьмо! – выпалил в ответ Огилви. – Пока мы получим решение суда или другую официальную санкцию, жена работающего на нас парня или его отец окажутся в Сибири в каком-нибудь ГУЛАГе. В противном случае, если мы возьмемся за дело без промедления, человек Хейвелока всегда сможет договориться с ними о каком-нибудь взаимоприемлемом решении, вроде обмена.

– То, о чем вы говорите, Ред, называется сумеречной пограничной областью, – разъяснил сочувственно Даусон. – Деятельность в этой области допускает даже убийства. Убийства, всерьез оправданные. Но так или иначе, многие скажут, что наши достижения не оправдывают наших провалов.

– Даже один-единственный человек, перешедший на нашу сторону, оправдывает все, – жестко сказал Огилви. Взгляд его стал холоден, как лед. – Всего лишь одна семья, вызволенная из их лагеря, где бы он ни находился, перекрывает все издержки. Да и кого, собственно, наша деятельность может задевать? Горстку жалких, визгливых уродов с гипертрофированным эго, размахивающих своими политическими боевыми топорами? Они не стоят нашего внимания.

– Закон утверждает обратное. По Конституции, они тоже заслуживают внимания.