Что же делать — Калу Бханги заставляет меня писать о нем! В безмолвном взоре его столько мольбы, столько тоски и горечи, что я берусь за перо и в который раз задумываюсь: о чем же писать?

Когда в рассказе «Анги»[30] я строил воздушные замки и глядел на мир сквозь призму романтики, Калу Бханги был передо мной. Когда я начал отходить от романтизма и, налюбовавшись переливами красок в рассказе «Красота и животное», писал рассказ «Разбитые звезды», он и в ту пору не оставлял меня в покое. Когда я закончил рассказ «Веранда» и увидел нищету «тех, кто дарует нам хлеб», а затем смотрел, как по земле Пенджаба текут реки человеческой крови, даже и тогда Калу Бханги стоял у меня перед глазами, стоял молча, недвижимо.

Но теперь-то уж ему придется уйти, потому что я начинаю писать о нем. Выслушайте же этот неинтересный, скучный рассказ о Калу Бханги, чтобы он наконец избавил меня от своего несносного присутствия.

Родители Калу Бханги и по касте были мусорщиками. Насколько мне известно, деды-прадеды его тоже были мусорщиками и точно так, как и он, из века в век проживали в наших краях. Калу Бханги не был женат, никогда не влюблялся, никогда не выходил за пределы своей деревни. Днем он работал, ночью спал, на следующее утро вставал и снова принимался за работу. Так и текла его жизнь с самого детства.

Впрочем, у Калу Бханги была одна любопытная привычка. Он любил, когда какое-нибудь животное, корова или буйвол, лизало ему голову. В полуденную пору нередко приходилось мне видеть такую картину: под голубым небом, на бархатном ковре изумрудно-зеленой травы, под палящими лучами солнца, на меже посреди полей, окружающих больницу, сидит на корточках Калу Бханги, а корова медленно-медленно лижет его лысину.

Калу Бханги дремлет, все ниже склоняется его голова — и наконец он засыпает. В такие минуты душа моя наполнялась удивительным покоем. Вся вселенная, казалось, была исполнена какой-то нежной, усталой красоты.

За свою жизнь мне довелось видеть красивейших женщин, распустившиеся чудесные цветы, довелось любоваться великолепнейшими пейзажами, но, не знаю почему, никогда и нигде не ощущал я такой безыскусственной величавой красоты, такого покоя. В мои семь лет поле казалось мне бескрайним, небо ясным и необыкновенно синим. Словно зеркало, сверкает на солнце лысина Калу Бханги, а корова все лижет и лижет его голову. Ох, как хотелось мне вот так же, склонив голову, сидеть возле коровы и так же мирно засыпать! Однажды я сделал было такую попытку, но получил за это основательную взбучку от отца. Беднягу же Калу Бханги отец бил так жестоко, что я заплакал от страха — боялся, как бы он не убил его. Однако на другой день Калу Бханги как ни в чем не бывало с метлой в руке явился подметать наше бунгало.

Калу Бханги очень любил животных, и они платили ему тем же. Наша корова, наверное, готова была жизнь за него отдать, равно как и коза аптекаря, хотя, говорят, коза вероломна и коварна, как женщина. Поил обоих животных — Калу Бханги, задавал им корм — Калу Бханги, пас в лесу — Калу Бханги. Как отец понимает лепет своего ребенка, так он понимал каждое их движение. Не раз я увязывался следом за Калу Бханги. В лесу он давал животным полную свободу, но корова и коза шли рядом с ним, не отставая ни на шаг. Сразу было видно, что все трое — большие друзья. Завидев по дороге пучок зеленой травы, корова опускала голову, а коза принималась общипывать листочки с кустарника. Калу Бханги тоже срывал какие-то травинки, угощал ими козу и лакомился сам, беседуя с животными, а корова и коза отвечали ему то мычанием или блеянием, то движением ушей, взмахом хвоста или стуком копыт. Но понять, о чем они толкуют, было нельзя.

Постояв на одном месте, Калу Бханги двигался дальше. Корова переставала щипать траву, коза оставляла свой куст, и оба животных шли следом за Калу Бханги. Если на пути им попадалась маленькая речка или родник, Калу Бханги растягивался на берегу и пил, сложив губы трубочкой, как это делают животные. Корова и коза, следуя его примеру, тоже пили воду. Когда Калу Бханги ложился отдохнуть на траву, коза укладывалась рядом, поджав ноги, как мусульманин на молитве, а корова ложилась с другой стороны. Она жевала свою бесконечную жвачку, и такая безмятежность, такое удовлетворение отражались в ее взгляде, что мне всегда казалось, будто рядом с Калу Бханги сидит большая грузная женщина, которая только что приготовила еду мужу и теперь, взяв в руки иглу, не спеша что-то вышивает.

Кроме коровы и козы, у Калу Бханги был еще один друг — собака. Она сильно хромала на одну лапу и не могла бегать вместе с другими псами — те вечно грызлись с ней, и бедняга была всегда голодной и искусанной. Калу Бханги перевязывал ее раны, частенько подкармливал ее. То он мыл ее, то выбирал из шерсти блох, то угощал кусочком черствого хлеба. Однако собака эта была эгоисткой. Она являлась к Калу Бханги лишь два раза — в полдень и вечером, а подкрепившись и подождав, пока Калу Бханги перевяжет ее раны, снова убегала куда-то. Встречи Калу Бханги с хромой собакой были недолгими. Собака эта мне совсем не нравилась, но Калу Бханги всякий раз встречал ее с искренней радостью.

Калу Бханги знал всех лесных птиц и зверушек. Если на дороге ему попадалась букашка, он осторожно поднимал ее и сажал на ветку кустарника. Услышав крик мангуста, он отвечал ему, мастерски подражая его крику. Он прекрасно знал повадки всех обитателей леса. В то время для меня, семилетнего мальчугана, он казался лучше собственных родителей.

И наконец, Калу Бханги умел удивительно вкусно поджаривать кукурузу. Медленно и осторожно поворачивая початок над слабым огнем, он разговаривал с ним, как со старым другом, которого знал не один десяток лет. Многие жарили кукурузу, но куда им было до Калу Бханги! У них она неизменно получалась сырой и безвкусной. Но в руках Калу Бханги кукурузный початок начинал сверкать красотой, словно невеста, разодетая в золотистый свадебный наряд. И мне казалось, что сам початок чувствует, как любит его Калу Бханги, потому что разве может без любви родиться такая красота? Я часто приходил к нему и с аппетитом уплетал хрустящие зерна. Как-то меня поймали за этим занятием, и я был строго наказан. Попало и бедняге Калу Бханги. Но на другой день он опять, как всегда, с метлой в руке явился в наше бунгало.