Раннее утро. Листья деревьев и трава мокры, а воздух до дрожи прохладен. Минамото-но Хиромаса идет, рассматривая изгородь дома Сэймея, тянущуюся по правую руку. Изгородь в стиле китайской династии Тан. На стене, на высоте от груди до лица — резные украшения, а сверху нависает крыша, крытая китайской серповидной черепицей. Такая изгородь напоминает буддийский храм или капище. Хиромаса одет в суйкан, простое кимоно, и обут в сапожки. Сапожки из кожи оленя. В воздухе висят бесчисленные капельки воды, мельче, чем туман, и если даже просто идти в этом воздухе, ткань суйкана впитывает водную пыль и тяжелеет.

Высокочтимый Минамото-но Хиромаса — воин, на левом боку у него висит меч. На вид ему за тридцать пять. В походке и манерах есть свойственная военному человеку грубоватость, но на вид он вовсе не груб. На вид он очень аккуратен. И не весел. Нет в нем бодрости. Видимо какая-то тревога засела в его груди.

Хиромаса остановился перед воротами. Ворота распахнуты настежь, и если посмотреть внутрь, виден сад. Летние травы, заполонившие весь сад, еще мокры от ночного дождя и буйно зелены.

«Ну не заброшенный ли храм тут, а?» — отразилось на лице Хиромасы.

Дикое поле — ну, может и не на столько, но похоже, что за этим садом практически не ухаживают.

И тут ноздрей Хиромасы достиг сладкий цветочный запах. Источник он сразу понял: среди трав стояло большое старое дерево — глициния, а на ветвях его цвело одно лишь соцветие.

— Да точно ли он вернулся? — пробормотал Хиромаса. Он, конечно, знал, что Сэймей — любитель оставлять траву и деревья расти, как им вздумается, но это, перед глазами, это слишком даже для него.

Когда Хиромаса перевел дух, из-за угла появилась девушка. Правда, эта девушка была одета в каригину [1] , легкое мужское кимоно, и широкие шаровары мужского фасона. Подойдя к Хиромасе, девушка легко поклонилась:

— Имею честь почтительно ожидать Вас, — сказала она Хиромасе.

— Ждала меня?

— Хозяин повелели: вскоре изволит пожаловать почтенный Хиромаса, так что встреть его и с почтением препроводи…

Хиромаса пошел следом за девушкой, размышляя: «Как же он узнал, а?». Его провели в комнату, где поверх дощатого пола лежало татами, а на татами, поджав ноги, сидел Сэймей и разглядывал Хиромасу:

— Пришел? — сказал Сэймей.

— А ты знал! — говоря это, Хиромаса уселся на такое же татами.

— Тот, кого я послал купить саке, известил меня, что Хиромаса направляется сюда.

— Саке?

— Ну, меня же некоторое время не было. Вот и захотелось выпить столичного саке. А ты, Хиромаса, ты как узнал, что я вернулся?

— Да был один, рассказал, что вчера ночью в твоем доме горел свет…

— Понятно.

— Где ты был почти месяц?

— В Коя.

— В Коя?

— Ну.

— А зачем, да так срочно?

— Было кое-что непонятное.

— Непонятное?

— Ну, или лучше сказать, было кое-что, что мне пришло в голову.

— А что именно? — спросил Хиромаса.

— Однако ж, — взглянув на Хиромасу, почесал голову Сэймей.

По этим двоим возраст не определить. Для постороннего взгляда Сэймей выглядит моложе. И не только моложе, пригожее на вид: прямой изящный нос, а губы красны, как будто впитали светлый кармин.

— Что «однако»?

— Ты — хороший человек, но тебе ведь не интересны разговоры такой направленности, нет?

— Погоди, какой такой направленности разговоры?

— Про сю, — сказал Сэймей.

— Сю?!

— Я ходил поговорить про сю.

— И о чем говорил?

— Например, о том, чем является сю.

— А разве сю не есть сю?

— Ну, да, это, в общем то так, но мне вдруг пришло в голову, чем является сю, и…

— Что-что пришло в голову? — спросил Хиромаса.

— Как тебе сказать… Вот, например, такое: не является ли сю именем?

— Что? Именем?

— Ну, не сердись, Хиромаса! Как насчет саке по старинке? — улыбнулся Сэймей.

— Я пришел не саке угощаться, но если предложишь, не откажусь.

— Ладно, давай уж… — Сэймей хлопнул в ладоши.

Тут же по коридору прошуршал шелк, и появилась девушка с изящным столиком в руках. На нем стояли кувшин, в котором, по всей видимости, было саке, и чашечки. Сначала, поставив столик перед Хиромасой, девушка ушла, но потом вернулась еще с одним столиком, который поставила перед Сэймеем. После этого девушка налила саке в чашечку Хиромасе. Принимая саке, Хиромаса разглядывал ее лицо. Хотя и она тоже была в мужском каригину и шароварах, но это была другая девушка, не та, что выходила прежде. Ей действительно было только-только двадцать, и пухлые губы, и белая шея, словно аромат, источали очарование.