– Тихо! – Поднял он руку усмиряющим жестом. – У меня нет цели становиться начальником ЛТП! И руководство назначается не так. Есть закон. Есть Устав. Служба, офицерский долг, в конце концов. Иерархия! Так было и так будет. Вывести заключенного Ермолова за мной! Пошли, потолкуем…

Ермолова привели на допрос сразу, следом за капитаном, окружив конвоем.

– У этих нутро прогнило, на каждого маляву черкану хоть ща! – Шипел он, наклонившись вперед. – А ты чист, как белый лист. И толковать умеешь. Разжевать могёшь.

Не было у Сашки к этому заключенному ни ненависти, ни злости. Разобраться силился, конечно, что греха таить – во всех судьбах стремился разобраться так, чтоб по-честному. Чтоб если человек не прав, то понял это и встал на путь исправления. Была присуща некая наивность нашему капитану – верил в чудо победы благостного в человеке. И в каждом старался видеть хорошее. От того, видать, и тянулись к нему люди.

Вот и теперь, смотрит он на рецидивиста этого. Ясно понимает – озлоблен Пахан. Но Иваныч упрям и твёрд в своей манере – не чернить никого. В каждом есть то качество, за которое можно вытянуть человека, что за уши… – из всякого дерьма.

Но и разговор надо вести так, чтоб не дать управлять собой: свора блатных – та ещё компания манипуляторов. Чуть расслабишь узду – уведут туда, куда им выгодно. И потом прыгай, как ёж по раскалённым углям.

– Стало быть: я лист, а вы на нём малевать вздумали?! – Без тени иронии заметил Иваныч.

Смотрит Пахан всё так же пристально и молчит, словно просчитать его пытается. Взгляд жесткий. Ненависти нет, но и особенного обожания тоже. С чего ему обожать того, кто властвует сейчас над ним и ясно понимает маневр бунта.

– Э, нет. Не получится. По-человечески, я всё понимаю. Но с точки зрения закона – никак. Ты, Пахан. А значит – законы знаешь. Так уважай их!

– Не шевели святое!

– В колонию строго режима упекут ведь. Хочешь туда снова?

– Не пугай, начальник! Пуганные.

– О! Разговор получается. Так не ответил на вопрос: третью ходку хочешь? Статьи назвать и меру пресечения, аль сам знаешь?

– А чё ж нет? Давай домой! Валяй!

Стало больно Пахану, одновременно страшно. Но не тюрьмы он боится. Как зверь загнан: позволить опустить себя нельзя. Но и в тюрьме сдохнуть не предел мечтаний. Мать – единственный человек, перед кем стыдно ему – лбу здоровому, но для неё по-прежнему родному и любимому. Вот и рвётся душа – то. Мечется. Но показать это ментам тоже нет никакого желания. Лучше повадку звериную оголить, чтоб боялись и не приближались.

– Побег с вооружённым нападением – пять лет минимум. Здесь ты на вольном поселении и уже сейчас можешь готовить фундамент на благополучную жизнь. Есть все шансы встретиться с матерью, встретить женщину, обзавестись семьёй. Или хочешь оставшуюся жизнь провести… – так? – Попов указал на руки, окольцованные наручниками.

Напряжение в комнате допросов держалось.

«Думать…» – мыслил в сию секунду Попов, – «Надо заставить думать его головой, а не эмоциями и блатными догматами, которые сломали не одного здорового мужика. Система у вас, система у нас. Но жизнь вне системы – есть. И она может быть счастливой…»

И он продолжил:

– Сюда не по тяжкой попал. И не по убийству с грабежом, как в первую ходку по малолетке. Голова у тебя светлая! Работает! Даже в угаре – научился сдерживаться. Знаешь какой это показатель? Сеешь?

Конец ознакомительного фрагмента.