На барьере лежала бумага. Флинт быстро написал телеграмму на имя своего адвоката в Балтиморе. За ней последовали еще три: президенту железнодорожной компании Берроузу и служащему железной дороги, которого он сам когда-то поставил на эту должность.

Телеграфист взял послания, прочел их, затем поглядел на Флинта и опять на подпись «Кеттлмен».

— Это что? Шутка?

— Нет. Отошлите телеграммы, и побыстрее.

Телеграфист все еще колебался, переводя взгляд с ковбойского облачения Флинта на листки бумаги. Он провел языком по губам.

— Мистер, вы, может, сошли с ума, откуда я знаю? Поставьте себя на мое место: с пастбища приезжает человек и посылает вот такие телеграммы. Да моя работа…

— Если вы сейчас же не отошлете телеграммы, у вас не останется никакой работы. Не успеете моргнуть глазом, как очутитесь на шпалах.

Телеграфист сел за аппарат.

— А когда начнете передавать, учтите, что я знаю азбуку Морзе не хуже вас.

Телеграфист почесал длинный подбородок и после минутного колебания начал отстукивать. После первого послания приемный аппарат заработал с бешеной скоростью, и телеграфист посмотрел на Флинта.

— Диспетчер говорит, что требуется…

— Я слышал. Вот документы.

Телеграфист взглянул на них и заторопился обратно к аппарату.

Флинт закурил сигару и подождал, пока не передали все послания. Теперь начнется самое интересное. Он передал указания отозвать все права Болдуина на заключение контрактов от имени железнодорожной компании. Обладая контрольным пакетом акций, он не сомневался, что указание будет выполнено. Как только об этом узнает Болдуин, он бросится мстить.

Флинт сел в седло и повернул Рыжего к Аламитосу, послав его быстрой рысью.

Как только он отъехал, телеграфист побежал в салун.

Двое ковбоев, ошивавшихся у бара, Саксон и Стретт, служили у Болдуина. У телеграфиста, которого звали Хаскинс, не было оснований любить их. Перед этим они всячески пытались задеть его, но, не умея обращаться с револьвером, он постарался пропустить их оскорбления мимо ушей.

Хаскинс подошел к бару.

— Виски, — сказал он. Затем, подмигнув бармену, добавил: — Лучше, ребята, веселитесь, пока можете. Скоро вам придется искать другую работу.

Они повернулись к нему.

— Что это значит?

— Только что прошла телеграмма, — наслаждаясь собой, сказал Хаскинс, — которая отменит право Болдуина представлять железную дорогу. Еще одну телеграмму отправили адвокату, который начнет разбирательство в Вашингтоне.

— А-а, брось трепаться!

— Подожди-ка, Саксон, — сказал второй ковбой. — Кто послал эти телеграммы?

— Кеттлмен, — весело сказал Хаскинс. — Джеймс Т. Кеттлмен!

Он бросил перед ними на стойку газету, на первой странице которой красовался заголовок: «Пропал финансист!»

Второй ковбой, насупив брови, медленно прочитал статью.

— Поехали, — вдруг сказал он. — Болдуин захочет об этом узнать.

— Эй, — закричал Хаскинс. — Отдайте газету!

— Пошел к черту, — бросил через плечо Саксон.

— Ну, если это правда, — сказал бармен, — то тут начнется светопреставление. Все поезда битком набиты людьми, которые хотят получить землю. Им это не понравится.

— А мне понравится, — сумрачно сказал Хаскинс. — Я не поверю, чтобы честный человек нанял весь этот сброд. Воздух будет чище, когда эту шайку отсюда прогонят.

— Кто их прогонит? — спокойно спросил бармен. — Таких так просто не прогонишь.

Ни один из двух ковбоев Болдуина не видел Флинта в Маккартисе, поэтому они не связали его появление с телеграммами, когда промчались мимо. Флинт догадался, какие новости они везут.

Въехав в город, он остановился у конторы судьи, который отказал Болдуину в аресте Флинта.

Он спешился и вошел в дом. Судья сразу же узнал его. На лице у Флинта все еще виднелись желтоватые остатки синяков, а ниже шляпы в волосах белел едва заживший шрам.

— Мне нужно постановление, которое запрещало бы Болдуину продавать здесь землю.

Судья Хетфилд откинулся в кресле и хитро сощуренными глазами посмотрел на Флинта.

— На каком основании? — мягко спросил он.

— Он не представляет здесь железную дорогу и не имеет прав на остальную землю.

— Вы уверены?

Флинт уселся и коротко обрисовал положение вещей, часть которых судья уже знал. Затем Флинт рассказал о ситуации с железнодорожной и государственной землей, о специально заложенной двусмысленности всех заключаемых контрактов.