Шрифт:
– И то, и то верно, – и отец Савватий крестился уж верно, в десятый раз.
– А потом, договорились, как станет Алексею Петровичу двадцать один год, то сядет на отечески престол.
– Ой ли? – усомнился иерей, – да разве трон ему уступят? Если уж кто займёт?
– Все крест целовали на том, в двадцать один год взойдёт на трон Алексей Петрович, – строго и сурово произнёс Ромодановский.
– Одно лело решить, другое дело- сделать. А кто порешил Петра, так и не дознались?
В ответ Ромодановский решал покачал головой. Ну не скажешь же, что на Фёдора Юрьевича все думали? А то ведь знал, о чём шепчутся по углам: Дескать , Ромодановские из Рюриковичей, Стародубские князья, и сами хотят на царский трон забраться…
– Ладно… Провожу я вас, к Москве – реке пойдём, что бы не примелькались. А к холопам твоим служку своего пошлю, что бы проводил к тому месту. Ну, пойдём, боярин…
И они пошли по подземным ходам, которые отец Савватий знал, как свои пять пальцев. Один раз Ромодановский уж подумал, грешным делом, что заблудились, или иерей их в подземную ловушку завёл, но нет, вышли через подвалы церкви Святой Анны к самой Москве – реке.
– Ну, иди с Богом, сыне… – и отец Савватий благословил боярина.
– Вот, на помин моего батюшки, Григория Григорьевича, – и Михаил достал приготовленный кошель.
– Помолюсь я за защитника Руси, – и иерей перекрестился, – и ща тебя тоже…
Повернулся отец Савватий и опять исчез за кованой дверью, словно это всё пригрезилось Михаилу Григорьевичу, весь этот нелёгкий день. Вздохнул боярин, положил руку на рукоять своей богатой сабли. На душе полегчало, так что всё закончилось, дело он выполнил. А у церковной ограды уже ржали кони, поскрипывали возы, наконец, ему можно было отдохнуть в своей московской усадьбе.
Новый заговор
Софья узнала многое
Сидела и сегодня в любимом итальянском кресле Софья Алексеевна, перечитывала дельную книжицу. И то сказать? Скучно было сидеть в светёлке, взаперти. Хотя и жаловаться, вроде бы не на что… Пётр с кормами да содержанием не обижает. Всё же по чести с ней обходится, и в дальний монастырь ведь не сослал, оставил здесь, в Москве жить. Правда, в Новодевичьем монастыре, но что же…
Так сидела и перечитывала любимые книжицы, пила ягодный взвар. Потянулась опять к серебряному кубку, а там и пусто.
– Палашка! – крикнула она сенной девке, – принеси сразу кувшин полный!
– Сейчас матушка, будет исполнено! – ответила, не переча, служанка, и бегом бросилась исполнять.
Вернулась, наполнила кубок ягодным напитком, и снова уселась на низкой скамеечке у ног госпожи, да принялась что-то напевать про себя. Знала Софья характер Палашки да её привычки. Не станет сама лезть к ней, а дождётся, когда царевна спросит : Какие, мол, Пелагея новости или слухи на Москве? Только тогда начнёт вещать. И ведь всегда много забавного рассказывает!
Со вздохом царевна отложила Овидиевы вирши, и мягко так, ногой обутой в сафьяновый башмак, толкнула в спину Палашку.
– Ну, какие слухи да разговоры на Москве, Пелагея? Сказывай без утайки!
– Так матушка, дело тайное ла страшное! Верный человек из Кремля приходил… Божился, что не врёт… Но упёрся, злыдень, что мол, только тебе скажет, да просил и награду большую- десять рублей!
– Да ишь ты…– живо заинтересовалась София, – ну что же… Возьми накидку для него, да в сторожку привели, около тайной калитки. Как стемнеет, сегодня и послушаю. Вот, тебе за труды… – и отдала Палашке лва алтына.
Сенная девка ушла. Царевна посмотрела на дверь закрыта ли? Быстро вскочиа с кресла, закрылась на тяжёлый засов. Сама, опустилась на кооени, нашла под книжным шкафчиком тайное место, и выудила оттуда железный ларчик. Её казна была небольшой, но всё же, пятьсот ефимков имелось. Она отсчитала двадцать больших серебряных монет, спрятала их в замшевый кошель. Затем убрала ларец на место и тогда тихо уже отперла дверь, приоткрыла её и прислушалась к шагам в коридоре. Нет, слава богу, было тихо....
Беречься было надо, знала она, что есть среди её дворни купленные Нарышкиными и Ромодановскими. Правда, Палашке царевна доверяла.
***
Лежали перед Софьей холодные закуски на серебряном блюде, но она едва попробовала буженину, которую впрочем, всегда любила. Не хотелось есть. Всё думала, чего хочет сказать неизвестный? Потом всё же решила, опять верно, история с кладом Стеньки Разина. Много таких рассказов на Руси ходит, да многие сказочники, кто кричал :«Слово и дело» закончили свою жизнь никчёмную на дыбе закончили.