Шрифт:
А мне надо было с чего-то начать.
— Вы не подумайте, у меня не было цели подслушивать ваш разговор с тем мужчиной в синем костюме, — и на этих словах мужчина напротив меня побледнел. — Н-но… Вы ведь знакомы с человеком, который знает что-то про убийство моих… Про убийство семьи Калининых? Вы…
— Я ничего не знаю. И вас я не знаю, — мужчина нервничал и это было понятно даже по тому, что он постоянно оборачивался на дверь. — Вы ошиблись, девушка, и меня уже ждут.
Мужчина быстро развернулся, собираясь уйти, а я тут же дернулась в его сторону, словно за последним шансом.
— Нет, постойте. Прошу вас, пожалуйста, выслу…
— Кто вы такая?
Мужчина замер и я остановилась в метре от него, с таким же безумным взглядом прожигая лицо напротив.
— Это совсем не важно. Поймите…, - нижняя губа начала дрожать. Чертовы слезы вновь забрали всю возможность нормально видеть. А во рту появилось непонятно мне чувство вязкости. — Мне просто нужно имя этого человека. Он ведь живой? Он видел что-то в тот день?
— Вы журналистка? — его глаза стали больше.
Глубокий вдох. И я из-за всех сил попыталась сдержать рвущуюся наружу истерику.
— Нет, — опустила глаза в пол и две слезинки одновременно рухнули с глаз, разбиваясь о кафель на полу.
— А кто тогда?
На чашу весов встал один единственный вопрос. Сказать ему всю правду или соврать? И эти два желания боролись между собой, а я все еще была не в силах выбрать победителя. Весь мой план, который я выстраивала пять лет. Главная цель моей жизни были сейчас на кону с одной стороны, в то время как с другой была возможность закончить весь этот ад раньше. Найти свидетеля. Предоставить доказательства полиции и наконец позволить себе жить.
Но готова ли я рискнуть?
Глава 17
Агата
Я ненавидела риски. Ненавидела все, что связано с этим словом. Но еще больше я ненавидела жалеть. О том что сделала, а может и не сделала вовсе.
И сейчас я понимала одно. Если я так ничего и не знаю. Если уйду, так и не попытавшись, то после буду жалеть и сгрызать внутренне саму себя.
Мне нужна правда. Мне жизненно необходимо все узнать. Разобраться и наконец перестать вспоминать о родителях с болью в сердце.
— М-меня зовут Агата…, - и я с трясущимися губами, подняла глаза на мужчину напротив, чувствуя как теплые дорожки слез обжигали щеки. — Агата Калинина.
Вместе с моим громким всхлипом глаза мужчины увеличились раза в три. Он опустил ладонь на свою грудную клетку, словно его сердце начало болеть или просто забилось слишком быстро для его возраста. А я не знала как прекратить рыдать. Впервые за столько лет я так свободно произнесла свою настоящую фамилия совершенно не знакомому человеку. И слезы душили, потому что казалось, что я вот только сейчас… По-настоящему осознала, что я Калинина.
Боже, это какой-то бред… Но боль причиняло именно это осознание.
— Все погибли… Они все втроем были тогда в доме…это невозможно, — а у него у самого глаза стали хрустальными, а мужской бас превратился в надломленный шепот.
И на его слова я начала без конца мотать головой.
— Я была в лагере… В тот день я была далеко от дома.
Дрожащие руки уже нервно шарили в сумочке, пока мужчина напротив продолжал смотреть на меня с открытым ртом.
— Это невозможно…
— Вот, — сказала я, с дрожью в ногах делая несколько шагов в его сторону.
А затем я поднесла к его лицу свой телефон. Там была фотография… Фотография, что была сделана за два дня до моего отъезда в лагерь. И за четыре дня до смерти родителей. Этого снимка нет нигде. Лишь в моем телефоне и моей памяти до конца жизни отпечаталась картинка, где я, мама и отец стоим на фоне высокого обрыва. Я счастливая показываю язык, в своей привычной манере детского дурачества, а мама с отцом тепло улыбаются.
В тот день на этом обрыве мы запускали небесный фонарик. Каждый год мы приходили всей семьей в одно и то же место, и загадав желание, отпускали горящий фонарик в небо. А потом вместе стояли на краю склона и смотрели в даль до тех пор, пока он не скроется из виду. И сколько бы времени он не летел, никто из нас не уходил.
А я всегда смотрела вслед горящему огоньку с одной и той же мыслью… Мое желание обязательно сбудется. Оно исполнится, потому что каждый год я загадывала его от всего сердца.
Я всегда тихо шептала "Пожалуйста, пускай в следующем году мы вернемся сюда все вместе и вновь запустим небесный фонарик, будучи такими же счастливыми как сейчас". И за все пятнадцать лет этой традиции оно впервые не сбудется.
Мы больше не запустим все вместе наши желания в небо, а я бы так сильно хотела узнать, что каждый год загадывали родители… Что они шептали за секунду до того, как убрать руку и позволить ему лететь? О чем просили? Чего желали больше всего?