В уголках глаз выступают слезы.

Глаза. Всему виной были мои фиолетовые глаза. Они кричали всем и каждому, что я чужой, что принадлежу к другому миру, к миру аристократов. Они несли отметину цвета смерти, были проклятием, приговором к одиночеству и ненависти. Они стали причиной, из-за которой я должен был получать в морду от каждого уважающий себя мальчишки. И я получал по полной.

Немного повзрослев, я начал вылавливать обидчиков по одному, и избивал их с недетской жестокостью. А пацаны отвечали мне только толпой, потому что один на один драться боялись. Они, сероглазые бездари, вымещали на мне всю ненависть к аристо, накопленную поколениями предков.

Воспоминания о страданиях всплывают одно за другим. Мой взгляд устремлен в прошлое, во мрак, в котором я жил до восьми лет. Очертания полузабытых страхов, злобы и боли вновь вырисовываются перед глазами и вызывают желание бежать, как и тогда, десять лет назад.

Возвращаюсь к осмотру развалин, стараясь отпустить минувшее. Фрагменты прошлого переплетаются с настоящим, создавая мозаичный портрет детства парии, от которого я сбежал в Петербург десять лет назад. Возможно, я найду в нем что-то, что поможет мне освободиться от призраков прошлого.

В актовый зал я захожу, осторожно переступая через торчащие из обгорелых досок гвозди и обломки стекла, усеивающие пол. Тишина внутри нарушается лишь звуками моих шагов и хрустом обломков под подошвами.

На чудом уцелевшей стене висят фотографии. Под закопченными стеклами проступают мальчишеские лица. Я узнаю их, хотя предпочел бы забыть навсегда. Нахожу фотографию своего класса, вытираю копоть тыльной стороной ладони и вглядываюсь в детские лица.

На ней запечатлены восьмилетки, выпуск одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Я стою сбоку справа, чуть в стороне от всех и улыбаюсь. Улыбаюсь назло своим обидчикам, лица которых выражают злобу и уныние. Теперь мне кажется, что моя белозубая улыбка на этом снимке, разгоняет сгустившуюся вокруг тьму.

Осторожно прикасаюсь к стеклу и разглядываю каждое лицо на фотографии. Все они были детьми и не ведали, что творят. Теперь мои маленькие мучители мертвы. Время то ли рассудило, то ли осудило нас. Кривая линия моей улыбки становится невольным отражением непредсказуемого хода судьбы.

Я перехожу к следующему групповому портрету. На нем меня быть не должно, потому что я сбежал во время экскурсии по Москве незадолго до фотографирования. Тогда это показалось мне единственным возможным вариантом, который мог изменить мою жизнь к лучшему и избавить от мучений.

Позвоночник пронзает острая раскаленная игла, и я вздрагиваю, будто от удара током. На фото красуется моя повзрослевшая улыбающаяся рожица. Этого не может быть! В это время меня уже подобрал Шеф и привел в Приют!

Мое тело словно накрывает волна ледяного холода. Мучительные моменты прошлого, которые я пытался забыть, возвращаются с болезненной ясностью. Глубокий шок и недоумение вызывают чувство дезориентации во времени и пространстве.

Как я мог оказался на этой фотографии? Я иду вдоль стены в каком-то ступоре и рассматриваю фото за фото. Наблюдаю свое взрослеющее лицо и не могу понять, как это возможно?!

Реальность крошится на фрагменты и складывается в невообразимый мистический лабиринт. Как я мог находиться в Приюте Шефа в Москве и жить в Выборгском сиротском доме одновременно? Этот вопрос без остановки кружится в моей голове.

Последняя фотография сделана уже в этом году, судя по всему, прямо перед пожаром. Мое отражение в стекле невозможно отличить от изображения на чуть пожелтевшем картоне. На фотографии либо я сам, либо мой клон, либо брат-близнец, о котором я не имею ни малейшего понятия.

Ощущение неконтролируемого ужаса ползет по коже холодными когтистыми пальцами, погружая сознание в бездну. Мир вокруг кажется дрожащим и неустойчивым, словно рябое зеркало времени, посмотреть в которое я еще не готов.

— Мальчик вернулся к истокам, мальчик вспоминает детство! — звучит тихий скрежещущий голос из-за спины.

Я резко оборачиваюсь и вижу знакомое лицо. Черные глаза смотрят на меня насмешливо и изучающе. Я настолько погрузился в размышления об увиденном, что не услышал шагов Темного.

Темный загадочно улыбается, и его обсидиановые радужки сверкают, словно ключ к разгадке моего прошлого скрыт в них. Я сгораю от желания задать вопрос о самом себе, о только что увиденном на фотографиях, но сдерживаюсь.

Скорее всего, Темный ничего об этом не знает, и проявив любопытство, я подарю ему ключ к своему прошлому, повернув который, он сможет контролировать меня полностью.

— Ты получил послание? — задает вопрос мужчина, не снимая капюшона с лица.

— Зачем было организовывать визит посланницы Османов? — спрашиваю я, отбросив на время мысли о своем прошлом. — Вы не могли вручить мне Осколок собственноручно?