Опекун выглядел искренним, я впервые видела его без притворной доброты или похабного взгляда.

— Я надеялся сделать тебя своей женой, хозяйкой моего замка. — Он покачал головой и вновь потер переносицу.

— Женой? Не смеши, ты хотел только игрушку для грязных забав!

— Разве тебе было бы плохо от этого? — Он грустно усмехнулся и не выдержал, опустил слезящиеся глаза. — Я же не собирался тебя калечить.

Серьезный тон, скрюченная фигура, неторопливые движения — совсем не развратный негодяй, который сидел в столовой. Я даже усомнилась, стоило ли так бояться его, но вспомнила ладонь на ягодице, и злость вернулась.

— Если не ты подговорил Аделфа, почему ты здесь, а не валяешься в замке?

— Верония. — Опекун грустно вздохнул, словно это я его огорчила. — Ты всегда недооценивала мои игры. Услышав о моей простуде, Вирсавия решила проведать меня и вызвала врача, который и привел меня в чувство.

Вирсавия казалась довольной визитами к опекуну, проклятье! Не было причин верить ему, но если Аделф действительно не виноват, то поплатится ни за что.

— Не трогай его, прошу, — взмолилась я и шагнула вперед, — он просто хотел помочь, мы боялись тебя, что ты обвинишь меня или замучаешь!..

— Обвиню? Верония… — Опекун мельком глянул на меня и наклонился, упираясь локтями в колени. — И ты променяла меня на него.

Он качал головой и постукивал тростью об пол. Тук, тук, тук — словно по голове били, отсчитывая мгновения. Я озиралась, но защититься было нечем, только если порыться в шкафу. Свет помешает опекуну быстро остановить меня, но он же такой сильный, и его люди внизу. А еще Аделф с ними, что они делали там? Безумно хотелось верить в его невиновность, хотелось сбежать, забыть этот кошмар и скорее. Но как, Посланники света, как?

— Ты провинилась, полюбив не того мужчину, — вздохнул опекун, — как же мне наказать тебя?

Мы приехали следующим вечером. Опять темнота, словно после ужасного вечера не было рассвета. Окна в карете закрывали шторы, а черные приспешники опекуна не давали выглянуть наружу. Пару раз я пыталась это сделать, только бы поругаться с ними и выместить гнев, но успевала только глотнуть свежего воздуха.

Весь день мы тряслись по ухабам, один раз колеса стучали о мостовую и раздавались звуки города. Можно было выскочить на ходу из экипажа и позвать на помощь, но люди опекуна так просто не отстанут. Если кто-то и заступится, то в любом случае вмешаются стражи закона, и меня вернут хозяину. Нет, лучше доеду, а там видно будет, не на казнь же отправили.

Не знаю, что стало с Аделфом. Я успела только кое-как затянуть шнуровку на спине, прежде чем оказалась в экипаже вместе с двумя незнакомцами в черном. Некогда высокая прическа лежала на шее, из-за краски для ресниц слипались веки. Но это было мелочью — что сделают с Аделфом, куда увели?

В груди тянуло при мысли об этом. Даже хотелось, чтобы он действовал по указке опекуна, тогда беспокоиться не о чем. Наивная мысль: если от меня просто хотели избавиться, то к чему спектакль? Нет, если Аделф и солгал, то ради моего состояния. Сейчас не получалось его винить, ведь беднягу схватили, уволокли и неизвестно, что сделали. Собственная судьба так не волновала, неужто действительно влюбилась?

Вновь потерять Аделфа было невероятно трудно. Особенно это чувствовалось, когда экипаж остановилась, и незнакомцы грубо схватили меня за руки, выводя во мрак ночи. Я принялась дергаться просто от злости, пусть этим истуканам тоже будет плохо. Меня завели в высокое здание с множеством горящих окон, потом долго водили по узким коридорам. Терракотовый ковер, дощатые стены, вдоль них стояли узкие столики с вазами — аккуратненько, аж противно. Все изводило, я не хотела здесь находиться, не хотела видеть всего этого!

Истуканы исчезли, когда завели меня в комнату. Потолок тускло светился, широкое окно закрывала красная штора. В полумраке сияла лакированная поверхность стола и резная спинка стула, но ярче всех горела женщина, которая сидела на нем. Хотя ее трудно было заметить за большим бюстом. Никогда не видела, чтобы такую пышную грудь выставляли напоказ. По краю декольте тянулось кружево, и издалека казалось, что только оно прикрывало соски.

— Верония, я полагаю? — спросила женщина.

Голос у нее был гулким и немолодым. Я с трудом перевела взгляд на ее лицо и увидела пухлые щеки, морщинистые губы и глубокую складку между бровями. На дряблой шее мерцало колье, платье из темно-желтого шелка блестело, еще браслеты, кольца… в глазах рябило. Несмотря на возраст, ее темные локоны свободно лежали на плечах, как у молодой кокетки.

— Меня зовут Делия, — представилась женщина, — присаживайся, чаю?

Она указала на пару кресел, между которыми стоял столик. Не дождавшись ответа, она позвонила в колокольчик, и в ушах кольнуло от тонкого звука.

— Ну же, садись. — Делия подошла и взяла меня за локоть.

Она не обращала внимания на помятый вид и казалась приветливой. Подлизывалась. Где же мои тюремщики? Хотелось к ним, и вообще куда угодно, только подальше отсюда.

Я обрадовалась, когда дверь комнаты открылась. Успела представить, как меня заберут отсюда, плевать кто и куда. Но вошла служанка с подносом, и я заскрипела зубами от злости.