Директор и Маша помолчали.

– Что ж, тогда у меня появляется ещё пара версий, которые нужно будет проверить. Например, мщение за несправедливо помещенного в лечебницу подельника.

– Вы можете проверить все версии, если это не потребует много времени. Но есть версия и у меня. Чую я... есть ещё один Лис. Еще кто-то, похожий на него. Он это сделал. Рассмотрите эту версию, Мария Сергеевна.

Маша снова кивнула и попросила разрешения осмотреть место преступления и повертела в руках уже известный ей зимний домик. Директор пытливо смотрел на неё.

– Скажите, Мария Сергеевна, не встречались ли мы раньше?
– вдруг спросил он.

Маша демонстративно пожала плечами.

– Официально - нет, Директор, я общаюсь с Вами впервые. А так... Кто знает, сколько раз наши дороги пересеклись. Наша работа длится не одно столетие.

– Да, Вы правы. Но всё-таки кого-то вы мне напоминаете. Ладно. Если Вы собрались уходить - не смею вас задерживать.

– Доброго дня, Директор, - ответила Маша и вышла из кабинета к лифту. Её немного штормило.

Она вернулась в своё собственное тело, вышла из офиса на улицу, на прохладный ветер, и села на лавочку в микроскопическом скверике рядом.

"Голос, - спросила она, - Вы здесь?"

"К счастью или сожалению, но да".

"Вы вчера так и не ответили - есть ли у вас имя? Или имя последнего носителя? Как Вас зовут?"

Голос будто бы хмыкнул внутри Машиной головы.

"Неплохая идея - иметь имя, не зависимое от бионосителя. Я подумаю об этом потом. Но, можно сказать, что у меня есть имя, да. Я во время миссии с ним уже как-то сроднился. Меня зовут Дмитрий Дмитриевич. Или Дима, я буду рад, если мы перейдём на "ты". Идёт?"

"Идёт, - весело подумала Маша, - Добро пожаловать, Дима, в гости в Машину голову. Чем ты занимался, пока жил в последнем носителе?"

"Я был композитором. Несмотря на то, что я хотел быть концертирующим пианистом, из-за физических проблем мне плохо это удавалось, особенно во второй части жизни. Однако в композиторском искусстве я преуспел. Пять сталинских премий, госпремия СССР, другие премии... Я был народным артистом СССР, между прочим!"

"Дима, а фамилия-то какая у тебя? Может быть, я слышала о тебе?"

"Шостакович моя фамилия".

Маша аж со скамейки встала и дышать забыла.

"Дмитрий Шостакович!!! Ещё бы! Конечно! Неужели это Вы, тот самый композитор Шостакович?"

"Ну... Мой сын, Максим Шостакович, тоже пианист, причём именитый. Может быть, вы слышали о нём. Однако композиторов-Шостаковичей я больше не знаю".

Маша всё никак не могла взять себя в руки.

"Настоящий Шостакович! Да даже я, далёкий от музыки человек, столько раз слышала о Вас! Да любой музыкант бы руку правую отдал, только чтобы беседовать сейчас с Вами так, как я!"

"Ну, не руку, руку музыканты не отдадут. Но ногу - это может быть", - засмеялся внутренним смехом Шостакович. Маша отметила вдруг, что смех - совсем не телесное проявление, смех личностной единицы настолько же различим и весел, как и внешний, если можно так выразиться.

"Но давай всё-таки на ты, Маша, хорошо? Я, может, и знаменитая личность, и мне льстит, что меня не забыли через пятьдесят лет после покидания соответствующего носителя, но внутри себя-то я вовсе не небожитель! И у меня нет ощущения, что я велик и могуч, словно звезда небесная. Давай я буду просто Димой".

Маша мысленно кивнула, даже не озвучивая в голове согласие.

"Что я могу сделать для тебя, Дима? Меня так переполняет какая-то общечеловеческая благодарность, что мне ужасно хочется что-то для тебя сделать".

"Ой, брось! Хотя желание озвучить могу. В идеале, конечно, нужно будет освободить тебя от бремени меня и отправиться по своим делам. Но пока этого не произошло - любопытно узнать, что изменилось за те несколько десятков лет, пока меня не было".

"Ну, слушай Дима. Использую своё рабочее время, чтобы провести тебе экскурсию - всё равно постоянно сверхурочно работаю. Ты вот спрашивал вчера, достигли ли мы коммунизма? Говорить об этом не хочу, а мнения и официальные версии ты можешь узнать в интернете".

"Где?"

"О...
– Маша вдруг оценила всю глубину пропасти, отличавшей её от человека двадцатого века.
– Ну, скажем так. Информация в современном мире хранится более не на видеоплёнках или листах бумаги. Конечно, таких носителей информации остаётся много, но знания в них нельзя очень быстро передать.

Поэтому вся информация хранится в электронной форме: так её очень легко передать на расстояние и скопировать. Прогресс нашего века позволяет каждому человеку иметь при себе личный прибор, который почти мгновенно может получить любую информацию, которая есть в мире. И он может её отдать, если информация хранится в приборе".