Ограничиваясь одной лишь лингвистической проблематикой, мы, разумеется, ни в коей мере не отрицаем значения литературоведческого, исторического и культурологического аспектов данной проблемы. Но мы, во-первых, предпочитаем в данном случае не выходить за рамки своей прямой специальности, во-вторых, полагаем, что лингвистические данные, с их относительно высокой объективностью и определенностью, могут способствовать решению проблемы более эффективно, чем области, где намного шире простор для вольной игры мнений.

Исходя из того, что обсуждаемая проблема представляет интерес для достаточно широкого круга читателей, мы считаем полезным сопровождать свое изложение пояснениями, многие из которых для специалиста излишни. Лишь небольшое число лингвистических сюжетов разбирается с подробностью, требующей некоторой филологической подготовки. В тех немногих случаях, когда обсуждение выходит за рамки лингвистики, мы обычно ограничиваемся популярным изложением известного.

§ 2. Особенности дискуссии о подлинности или неподлинности «Слова о полку Игореве» связаны прежде всего с некоторой неясностью и таинственностью обстоятельств, при которых оно стало известно общественности.

СПИ было издано в 1800 г. А. И. Мусиным-Пушкиным. По сообщению последнего, оно входило в состав приобретенного им рукописного сборника. Но способ приобретения остается не совсем ясным; А. И. Мусин-Пушкин говорил об этом скупо и уклончиво. Через 12 лет после издания СПИ сборник, как обычно считают, погиб в великом московском пожаре (правда, сохранившиеся сообщения об этом носят несколько неопределенный и не вполне надежный характер).

На всех этапах изучения СПИ безусловно преобладал взгляд на него как на подлинное древнее сочинение. Поэтому перечислять сторонников этой точки зрения нет необходимости. Здесь нужно, однако, учитывать то особое обстоятельство, что в СССР в этом вопросе свободная конкуренция версий была невозможна: версия подлинности СПИ была фактически включена в число официальных научных постулатов, сомнение в которых было равнозначно политической нелояльности.

С другой стороны, с самого момента публикации СПИ и в особенности после того, как появилось сообщение о гибели рукописи, высказывались и сомнения в его подлинности. И необходимо признать, что таинственность, которой было обставлено появление этого памятника, и театральность его гибели сильно располагали и поныне продолжают располагать к априорному недоверию.

Историю скептических выступлений можно схематически представить так.

Первая волна скептиков (так называемые скептики пушкинской эпохи) появилась вскоре после публикации памятника. Это еще не научные исследования, а главным образом выражения непосредственной субъективной оценки, с обсуждением преимущественно стиля, иногда отдельных слов (см. подробное изложение в Зимин 1963, глава 8, и 2006, глава VIII; критический обзор – Якобсон 1948: 192–195).

Второй этап скептического отношения к подлинности СПИ относится к гораздо более позднему времени. Предвестники этого этапа – Л. Леже (работы 1890-х гг.) и М. И. Успенский (работы 1920-х гг.); но главным его представителем является Андре Мазон (работы 1938–1944 гг.). Основная идея Мазона: СПИ – подделка конца XVIII века (в качестве возможных авторов подозреваются А. И. Мусин-Пушкин, Н. Н. Бантыш-Каменский; позднее Мазон счел возможной также кандидатуру Иоиля Быковского, о котором см. ниже). Гипотеза Мазона подвергнута критике во многих работах; важнейшая из них – Якобсон 1948, где положения Мазона разобраны последовательно и полно и по оценке десятков филологов разных стран (см. обзор в Якобсон 1952: 388–389) в научном смысле уничтожены.

Следующий этап составляют работы А. А. Зимина (1960-е гг., с продолжением до 1980 г. и итоговой посмертной публикацией 2006 г.). Основная идея: СПИ – сочинение архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского (1726–1798), задуманное не как фальсификат, а как стилизованное сочинение на историческую тему, которое впоследствии А. И. Мусин-Пушкин решил выдать за древнее.

Поскольку в советскую эпоху версия подлинности СПИ была превращена в идеологическую догму, концепция А. А. Зимина по приказу сверху замалчивалась: его книгу 1963 года напечатали ротапринтом в 100 экземплярах для временной выдачи участникам разгромного обсуждения с обязанностью сдать все экземпляры после обсуждения обратно в спецхран. Не было и сколько-нибудь подробных критических публикаций с конкретным разбором его положений; опубликован лишь отчет об указанном обсуждении. Наиболее полный зарубежный критический разбор гипотезы А. А. Зимина – Якобсон 1966.

Еще более поздний этап (1970-е – 1990-е гг.) составляют работы К. Троста, М. Хендлера, Р. Айтцетмюллера и некоторых других. К. Тростом выдвинута версия о том, что СПИ принадлежит перу Н. М. Карамзина. Эта группа работ рассмотрена в настоящей книге в статье «О противниках…».

Наконец, в самые последние годы появилась версия Эдварда Кинана, согласно которой СПИ – это подделка, осуществленная знаменитым чешским лингвистом, основателем сравнительной грамматики славянских языков Йосефом Добровским (1753–1829). Эта версия рассмотрена в настоящей книге в статье «О Добровском…».

В ходе этой контроверзы выяснилось, что в вопросе о подлинности СПИ имеется заметное различие между лингвистами, с одной стороны, и литературоведами и историками, с другой. А. В. Исаченко (1941: 34–35) писал: «Именно со стороны языковедов никогда не высказывалось ни малейших сомнений в подлинности, т. е. в древности этого памятника. Серьезные сомнения высказывались исключительно филологами, заинтересованными главным образом литературно-исторической стороной вопроса, начиная со скептиков пушкинских времен и кончая современными французскими "иконокластами", по выражению А. Мазона». В 1941 г. А. В. Исаченко мог знать только о первых двух «волнах» скептиков; примечательно, однако, что его наблюдение в значительной мере сохранило силу и в дальнейшем: так, А. А. Зимин и Э. Кинан – историки, а не лингвисты; лингвистов же в лагере скептиков и поныне совсем мало.