Мы ждали каких –то видимых проявлений свободы, но в реальности, если честно, всё было по –старому. По телевизору один за другим шли фильмы о революции. Бухала, как я уже говорил, «Аврора», шли на фронт бронепоезда, целилась из нагана в Ильича контрреволюция. Хомяков –старший, запасшись заливным и копчёной грудинкой сел к телевизору смотреть «Человека с ружьём». Нам с Мишкой вся эта дребедень давно уже была неинтересна.

Мишка заправил плёнку, глотнул пива, включил на воспроизведение, и достав из под подушки барабанные палочки, сел к «ударным».

Мишкины "ударные", около десяти пустых бутылок, скопившихся под его ногами, ждали, чтобы зазвенеть на все лады. Поправив две из них, он начал отстукивать на их горлышках ритм. Надо признаться, бутылочной сброд тяжёлую музыку не портил, но, впрочем, и не улучшал. Стеклянные Мишкины пчёлы роились от музыки отдельно, вроде искр пылинок или бесчисленных звёздочек на обоях в комнате, чей бег внезапно прерывал лесной пейзаж тайского коврика, на котором паслись три лани. Одна из них, поджав ноги, лежала, другая, опустив голову, жевала, в третью, судя по испуганной морде, целился из объектива китаец с фотоаппаратом. Я то и дело отвлекался на эту муру, борясь с желанием подойти и рассмотреть эту троицу получше.

– А что если нам снять эту вещь, а? – Озвучил Хомяков свои мысли.

– Давно пора. – Всё ещё глядя на ланей, ответил я.

– Нет, серьёзно, вот про что он здесь поёт интересно? – Не видя, чем я занят, спросил Мишка и, отмотав назад плёнку, снова ткнул на воспроизведение.

Мне показалось, что я узнал слово «лоуч», но и только. Дальше на мякиш гитарного перебора намазывалось такое количество англоязычного джема, что подвыпившему человеку проглотить его было решительно невозможно.

– Минутку…

Я ещё немного поделал вид, что внимательно слушаю, затем остановил плёнку и стал импровизировать:

– В общем, они прошли тропою ложных солнц сквозь белое безмолвие…

– Не выдумывай, – пожурил меня Мишка.

– Это из Лондона, я тебе клянусь!

– Сейчас я на тебя Бормана спущу, – пригрозил Мишка. –Борман!

Через некоторое время действительно появился иезуитских размеров кот, который вытянув лапы, показал когти.

– Не вздумай сказать ему «фас», – предупредил я, поджимая ноги.

– Он сытый, не бойся, – погладил кота Мишка.

– Кис, кис, кис, – позвал я.

От звука моего голоса кот на мгновение замер, но потом облизал лапу и отправился на кухню доедать своё леберкезе.

– Даже потрогать себя на даёт, касса фашистская! – Возмутился я, опуская ноги.

Кота Хомякову подарил уехавший на пээмжэ в Германию немец-сосед. Тот просил называть его Рекс. Мишка, изучив кота, решил, что на динозавра он не тянет и дал ему имя нациста из популярного в СССР телесериала -Борман. В фильме эту роль играл бард-актёр, песни которого Мишке очень нравились. Мужчины, услышав, как зовут кота, неизменно хватали его за морду, чтобы её потрясти, у девушек нацистская кличка вызывала какое-то почти интимное любопытство. Они брали его на руки и шепча ему на ухо пошлости, чесали ему пузико у самых задних ног наманикюренным коготком.

Борман поначалу относился к женским ласкам спокойно, но со временем дверные звонки его начали возбуждать. Услышав их, кот изгибался аркой и шагом американского пони выходил на рандеву. Звать его на руки теперь уже не требовалось. Почувствовав новую самку, кот, взобравшись ей на руку, начинал беспардонно имитировать фрикции, вызывая у женщин крики, наподобие таких, какие бывают у кошек при спаривании.

Если кота начинали сбрасывать с рук раньше времени – он возвращался и в приступе ревности рвал им колготки. В мужчинах он видел соперников и мочился им в ботинки, детей не признавал за людей. Когда Мишке всё это надоело, он обратился к знакомому ветеринару, который за бутылку водки и две магнитофонные катушки со «Смоки» и «Сюзи Кватро», удалил Борману яйца. В родословной Рекса таким образом появилось глубокое двоеточие. Место террориста и гуляки занял ленивый обормот, единственным недостатком которого был звериный аппетит.

– Жрёт много. Но ты бы ты видел, как он за собой игрушки убирает, – погладил Мишка Бормана, – всё уложит и лапой примнёт, да, киска? Орднунг! Если на улице жарко, возле холодильника спит, заморозки – он тапочки в коридоре греет. Не кот, а метеобюро!

– Книжки читает по -немецки? – Поинтересовался я.

Мы с ним любили иногда поиграть в такой пинг-понг без шариков.

– Нет, только газеты. – Серьёзно ответил Мишка. – Честно! Вчера прихожу, он «Советский спорт» в комнате листает.

– Давай у него спросим, на каком стадионе «Рейнбоу» в Лондоне играли, может, он в курсе? – Спросил я.

– Это вряд ли. В «Спорте» музыкальную колонку не печатают, – не остался в долгу Мишка, наливая себе из бидона.

От пива мы с ним уже пришли в то чудесное расположение духа, когда перлы сыплются, как из рога изобилия, а рот не перестаёт закрываться.

– Ладно, где эта сосиска баварская? Давай её сюда! – Сказал я, имея в виду кота.

Но Мишка кота не позвал, а окинув критическим взглядом наш продуктовый гандикап, состоящий из пустого бидона и распластанной на газете вяленой рыбой, начал вдруг подниматься: