Шрифт:
— Вам не о чем жалеть. Вы не представляете себе, до какой степени вы оба озарили ее жизнь. Я не видела ее такой живой и веселой много лет. Она ушла счастливой, поверьте мне.
Анни ловит взгляд Жоанны, когда та поднимает голову. Она смотрит ей прямо в глаза.
— Еще и поэтому я хотела видеть здесь вас обоих. Я хотела вас поблагодарить.
Ее затуманенные слезами глаза смотрят то на Жоанну, то на Эмиля, и ни один из них не может сказать ни слова. Им нужно несколько секунд, и на этот раз говорит Жоанна, тихо, почти шепотом:
— Нет. Это она. Это ее мы пришли поблагодарить.
Анни кладет руку на локоть Жоанны и с волнением сжимает его, потом, отвернувшись, указывает им на процессию.
— Мы провожаем ее гроб на кладбище. Вы с нами?
Они кивают.
Они замыкают шествие в ледяном ноябрьском холоде.
— Табличка у тебя? — спрашивает Эмиль.
Они заказали красивую табличку с гравировкой у мастера в Эусе сегодня утром, когда приехали. Это простой прямоугольник из прозрачного стекла, на черной подставке, такой же строгой. На ней выгравирована фраза красивыми белыми буквами. Это Эмилю пришло в голову выгравировать цитату, а не банальную фразу. Они выбирали ее вместе вчера вечером, листая старые пожелтевшие книги Жоанны.
Они смотрят, как гроб опускают в могилу, где уже лежит Эжен. Родные в первых рядах. Они остались позади, прикрыв лица шарфами. Эмиль невольно думает о том, что в следующий раз, когда Жоанне придется присутствовать при таком зрелище, в гробу будет лежать он. Поэтому он не может выпустить ее руку. Сжимает ее в своей очень крепко.
Он спрашивает себя, существует ли справедливость на этой проклятой земле. Ее отец, ее сын, а теперь вот он. Неужели Жоанна обречена провожать в последний путь всех мужчин, о которых она заботится?
Родные расступились, пропуская толпу, двигающуюся к гробу нескончаемой колонной. Каждый подходит проститься с Миртиль у могилы и положить цветы или памятную табличку. Эмиль и Жоанна последние в очереди, которая медленно движется в смертной тишине.
— Жоанна…
Эмиль издал звук, не более слышный, чем выдох. Она оборачивается к нему, молча вопросительно смотрит.
— Тебе будет не так тяжело, если меня кремируют?
Она не отводит взгляда. Смотрит ему прямо в глаза, стараясь оставаться невозмутимой.
— Да… Думаю, да.
Она умолкает, потому что одна из дочерей Миртиль идет назад по аллее, чтобы приветствовать каких-то знакомых прямо перед ними. Через несколько секунд она уходит, и Жоанна снова шепчет:
— Но вопрос не в этом.
— Почему? — выдыхает он.
— Это твое решение. Оно принадлежит тебе.
Она тихонько качает головой и снова смотрит прямо перед собой.
— Если ты не можешь принять решение для себя, тогда подумай о своей семье… О том, чего бы они хотели. Не обо мне.
— Пусть меня кремируют.
Она остается совершенно невозмутимой, глаза по-прежнему устремлены вдаль.
— Ты уверен?
— Я уверен.
Только чуть дрогнувшее горло выдает внезапное волнение Жоанны, и Эмиль понимает, что принял правильное решение.
Они последними положили свою табличку у семейной могилы Миртиль и Эжена. Снова пошел снег, когда они подошли принести соболезнования членам семьи.
— Вы кто? — спрашивает их женщина, должно быть, одна из дочерей Миртиль.
За них отвечает Анни:
— Это мамины юные протеже.
Они не ожидали такого ответа. Как и радостного возгласа женщины:
— О! Так это вас она поженила!
Веселый шепоток пробегает по рядам семьи. С юмором вмешивается Анни:
— Она не поженила их, Мари. Это сделал мэр.
— Я знаю, — отвечает та, которую зовут Мари. — Но так она об этом рассказывала. Не правда ли?
Ей отвечают взволнованными кивками. Улыбками. Эмиль и Жоанна тоже улыбаются, немного робко.
— Да… Это мы.
— Мама очень вас любила, — говорит Мари.
Она кладет руки им на плечи.
— Спасибо, что пришли.
Они удаляются рядышком по центральной аллее кладбища. За их спиной родные Миртиль собрались вокруг могилы, и некоторые читают молитвы.
— Пройдемся, прежде чем уезжать? — спрашивает Эмиль.
Жоанна кивает. Они хотят сказать последнее прости Эусу. Больше они сюда не вернутся. Эмиль старается не думать об обещании Миртиль… О том, что Жоанне некуда больше возвращаться.