— Он, наверно, еще не решил, — заключила она самым серьезным образом.

— Сделаем перерыв? — предлагает Альбен, положив на пол дрель и костыли.

— Окей.

Она идет за ним в пристройку, потом в кухню. Ей не хочется думать о том, что кемпинг-кар не вернулся. Альбен хлопочет над кастрюлькой, в которую вывалил овощные консервы. Он протягивает ей хлеб и масло.

— Вот, можешь начинать. Скоро разогреется.

Ей не хочется есть. Ее еще тошнит. Она спешит уйти в глубь воспоминаний, в тепло дома своего детства, в Сен-Сюльяк.

Наступает весна. Огород Жозефа зацветает. Солнечно. Потихоньку начинается март. Жоанна вернулась к работе. Тошнота прошла. Усталость тоже. У нее теперь круглый живот. Маленький кругленький животик. Они с Леоном впервые побывали в клинике и смогли увидеть малыша на маленьком экране. Это мальчик. У Жоанны четыре с половиной месяца. Врач сказал, что все хорошо, что ей не стоит слишком налегать на работу, но она может вернуться на полный рабочий день. Она рада. Время тянулось так долго в эти последние недели, хоть у нее и было достаточно времени, чтобы изучать книгу Жозефа и Леона о традициях всего мира в отношении беременности. Кстати, среди ритуалов один другого причудливее она отыскала пару-тройку идей, которые ей понравились. Например, африканский обычай носить повязку вокруг живота днем и ночью на протяжении всей беременности, чтобы ткань полностью пропиталась запахом матери. При рождении и в первые дни жизни ребенка кутают в эту повязку, и он узнает мамин запах. Как только Жоанна почувствовала себя лучше, она пошла в магазин и купила красивую ярко-оранжевую ткань. Она пошла пешком, заодно побродила по улочкам. Леон встревожился, узнав об этом, сверх меры встревожился, и она заверила его, что все в порядке, что ей еще вполне разрешено ходить.

Погода мягкая. Морской воздух просачивается в каждую улочку Сен-Сюльяка. Жоанна думает, что ей не терпится устроить пикник на пляже. В августе, когда появится малыш, они пойдут туда все вчетвером. На рынке не очень людно в этот весенний день. Жозеф отправляется на поиски моркови, а Жоанну выносит к прилавку цветочника. Розы чудесные. Нежно-розового цвета, глубокого желтого, есть даже чисто-белые. Она смотрит на них с восхищением, как вдруг продавщица из-за прилавка протягивает ей букет из трех роз.

— Это мне? — робко спрашивает она.

Продавщица кивает. Это симпатичная женщина с красивыми зелеными глазами и стянутыми в пучок седыми волосами.

— Да, это вам и вашему малышу.

Женщина, улыбаясь, показывает на ее живот.

— О! Спасибо.

— Когда ждете? — спрашивает женщина.

— В августе.

Их вдруг прерывает звон: стеклянная банка упала на землю и разбилась в нескольких сантиметрах от ног Жоанны. Обе вздрагивают. Жоанна поднимает голову, чтобы посмотреть на нескладеху, уронившую банку, и оказывается нос к носу с мадам Андре. Мадам Андре застыла как статуя, руки упали, лицо искажено выражением несказанного ужаса. У Жоанны заныло в животе, сжалось горло. Она едва слышит, как продавщица обращается к мадам Андре:

— Полноте, дамочка! Не переживайте. С кем не бывает. Постойте, я помогу вам собрать.

Мадам Андре так и стоит, застыв. Она бледна. Ее взгляд мечется от лица Жоанны к ее животу, словно она не может поверить своим глазам. И Жоанна вынуждена признать ужасную истину: мадам Андре не знала. Леон ничего не сказал. Вопреки тому, в чем он уверяет ее уже два месяца, Леон не посмел признаться матери, что ждет ребенка от дочери шлюхи. И Жоанна не знает, что хуже: ситуация, брезгливое выражение на лице мадам Андре или сознание предательства.

— Это не может быть правдой, — бормочет мадам Андре, поднося руку ко лбу.

Кажется, она вот-вот лишится чувств, и продавщица выходит из-за прилавка, чтобы ее поддержать.

— Что с вами, мадам? Вам дурно?

Мадам Андре бормочет быстро-быстро, почти не разжимая губ и не сводя глаз с Жоанны:

— Это невозможно. Он не мог так поступить с нами. Побаловаться — куда ни шло. Но сделать ей ребенка? Он сошел с ума… Он не мог.

Жоанна не в состоянии шевельнуться. Ей кажется, что она растекается лужицей. Хочется исчезнуть, убежать побыстрее, но она не может двинуться с места. Презрение мадам Андре парализует ее. Продавщица поворачивается к ней.

— Вы ее знаете? — спрашивает она, указывая на мадам Андре.

Огромный ком закупорил Жоанне горло. Она качает головой, сглатывает.

— Нет.

Она делает над собой усилие. Медленно наклоняется, сует букет роз в свою корзинку, ищет глазами отца в толпе. Леон ничего не сказал. Она бормочет продавщице:

— Спасибо за букет. До свидания.

А в голове крутится фраза: Леон ничего не сказал. Леон стыдится. Она вспоминает его смущение всякий раз, когда затрагивала с ним эту тему.

— Ты им сказал?

— Да.

— Как они реагировали?

— Ну… Нормально.

— Ты хочешь сказать, что они… рады?

— Да… Да, они рады.

Он не распространялся, быстро менял тему. Она думала, что он не хочет повторять ей гадости, которые говорили о ней его родители. Потому что они наверняка говорили. Он по-прежнему уходил ужинать один каждый понедельник. Но она ошибалась. Действительность была еще ужаснее. Он ничего не сказал. Ее живот округлялся, они сделали первое УЗИ, а он ничего не сказал. Он продолжал скрывать ребенка от своих родителей.