— Ты научишь меня пробовать торт?

Она снова вздрагивает от его голоса. Прошли минуты. Она, должно быть, забыла про его присутствие, погрузившись в созерцание неба.

— Что?

— Я бы хотел, чтобы ты мне показала, как осознанно пробовать этот торт.

— Вот как?

Она удивлена его просьбой. Давешнее волнение прошло. Она вновь спокойна и безмятежна. Эмиль кивает.

— Да.

— Правда?

— Да! В твоем мире все кажется таким красивым.

Она пожимает плечами и слегка хмурит брови.

— Не все красиво в моем мире… — отвечает она.

— Все. Во всяком случае, красивее, чем в моем.

— Как ты можешь быть уверен?

— Я догадываюсь. По тому, как ты говоришь.

Она снова пожимает плечами, не вполне убежденная.

— Ты чувствуешь то, чего не чувствую я. И видишь то, чего я не вижу. Я хочу, чтобы ты научила меня. В моем мире все грубее, нет такого богатства красок, нет нюансов, — говорит он и добавляет серьезно: — В моей синеве нет движений. Это просто синева. Синий цвет. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Ему удается вырвать у нее слабую улыбку.

— Думаю, да.

— Покажи мне. Как пробовать торт.

Она кивает. Голоса гостей все еще звучат. Кто-то произносит имя Жоанны. Наверно, ее ищут. Миртиль, должно быть, сказала им, что Эмиль вышел ей навстречу. В переулке никакого движения. Жоанна поднимает картонную тарелку и медленно ставит ее на колени, потом кончиками пальцев берет кусок торта.

— Закроешь глаза?

Он повинуется.

— Да.

Что-то касается его носа, и в следующую секунду он чувствует, как запахи щекочут ноздри. Ему трудно различить их все. Чудятся одновременно сладость и кислота. Он не совсем уверен. Он снова вдыхает их. Господи, ну почему он такой тупой? Неспособен даже распознать запахи. Он жил все эти годы, не замечая, какое у него слабое обоняние.

— Открой рот, — велит Жоанна.

Он вздрагивает, когда палец Жоанны касается его губ. Потом ощущает кремовую текстуру торта, положенного ему на язык. Чувствует во рту слюну, как описывала Жоанна. Слюна обволакивает торт, и он потихоньку тает.

— Можешь закрыть рот… Не спеши.

Он чувствует, как торт размягчается во рту, на нёбе. На ум приходят слова. Сливочный. Нежный. Тающий во рту. Сладкий. Ему хочется проглотить его очень быстро, но он слушает указания Жоанны. Дает нёбу и языку наполниться ароматами. Угадывает ваниль. Это первый аромат, самый явный. Но не единственный. К ванили неприметно примешивается апельсин. Или лимон? Нет, именно апельсин. Это напоминает ему Рождество, огонь в камине, запах елки в гостиной, ощущение подбитых мехом тапочек на ногах, звук хлопушек. Он все еще не жует и теперь чувствует слабый вкус корицы. Бабушка Алиса! Бабушка Алиса и ее коврижки. Она пекла их на 1 января. Они с Маржо прозвали ее Бабушка Коврижка. Он вспоминает запах в старом доме с земляным полом. Его уносит еще дальше, за бабушкин дом, потому что теперь он ощущает тающее масло. Оно растекается во рту. И вот он больше не может. Он глотает торт. Глотает его целиком и довольно вздыхает, сам того не замечая. Торта во рту больше нет, но все ароматы остались на языке. Он медленно смакует их. И чувствует то, о чем говорила Жоанна. Это блаженство. Этот покой. Это почти наслаждение. Боже мой, она была права. Это ни с чем не сравнимо. Ему трудно открыть глаза. Он сосет пустоту, чтобы уловить каждый аромат, каждую каплю. Он никогда не обращал внимания, что послевкусие остается во рту даже после того как лакомство съедено. И удовольствие продолжается.

— Ну как?

Он открывает глаза. Жоанна смотрит на него с интересом.

— Это… Это лучший торт, который я когда-либо ел, — объявляет он.

Она расцветает радостной улыбкой.

— Это… Это был оргазм!

Она смеется, и он вторит ей с приятной легкостью. Радость от вкуса торта распространилась по всему его телу. Несколько секунд они продолжают смеяться как дети. Когда Эмиль вновь серьезнеет, у него есть только одно желание.

— Можно? — спрашивает он, указывая на кусок торта в тарелке Жоанны.

— Я была уверена, — отвечает она, закатив глаза. — Бери. Он твой.

Он берет картонную тарелку с жадностью. Ему удалось шагнуть в ее мир. Сделать самый первый шаг. И это было прекрасно. Это было сладко, сахаристо и таяло во рту с легкой кислинкой. Но не только. Это было полно ощущений, воспоминаний, звуков, запахов.

Сегодня, в начале октября, они одни на станции обслуживания кемпинг-каров. Последние туристы покинули шоссе и пейзажи ради крыши над головой и теплых батарей. А для Жоанны и Эмиля самое время отправиться в путь. Они целый час кружили по окрестным деревням, чтобы найти станцию обслуживания. Пок смирно сидит на банкетке внизу. Жоанна кутается в широкое черное пальто. Уже встает вопрос отопления.

— Газовый обогреватель? — робко предлагает Жоанна.

Они вдвоем держат бак для воды, который медленно наполняется. Их обдувает свежий ветерок.

— Да… Так даже без электричества мы не умрем от холода.

Они решили, что не проведут зиму в кемпинг-каре. Только часть осени. Когда станет совсем холодно, снимут комнату у местных жителей. И, наверно, заедут на время к Миртиль. Она очень на этом настаивала, прощаясь. Взгляд ее голубых глаз был жестким, словно она ни за что не хотела выдать душившую ее грусть.

— Я твердо рассчитываю, что вы приедете на Рождество повидать меня.

Жоанна оставила ей свой телефон и записала ее номер. Они покидали домик, энергично махая на прощание. Пок был у Жоанны на руках. Каналья смотрела им вслед, выгнув спину.