— Но мы то не эллины!

— Мы — православные! А потому все, что ему не противоречит, вправе использовать. Без глупых обиняков, что, де, у католиков также. У них на храмах кресты ставят. И что? Нам от того отказываться? Ну а что? Логика та же! Или худе того — от самим храмов может отвернемся? Чтобы не как у католиков!

Патриарх промолчал, поджав губы.

Его раздражала безмерно тяга Алексея Петровича к ранневизантийскому искусству. Слишком уж оно диссонировало с поздним, на котором и основывался русский православный канон. В первую очередь склонностью к реалистичности, натуралистичности и гармоничности образов. В них было слишком мало духовности. Сакральности. Отчего, ежели делать все по его вкусу, храм окажется совершенно безнадежно испорчен. Просто потому, что образы все не по канону выйдут.

Вон — архангела Михаила Алексей желал видеть в облике крепкого, атлетически развитого мужчины с ухоженной бородой и реалистичным мечом в руке. И с мощными крыльями. И нарисованном так, чтобы как живой. Словно вот-вот со стены сойдет.

И так далее.

Петру на закидоны сына было плевать. Он вообще тяготел к протестантской традиции, в которой роспись храмов не подразумевалась. Поэтому хочет сын так — пускай так и будет. Ему без разницы.

А сын хотел.

И давил.

И еще скульптуры хотел. В лучших традициях Ренессанса, то есть реалистичные настолько, будто это замершее живое существо. Пусть и несколько гротескное.

Патриарх сопротивлялся.

Иерархи тоже.

Отчего затягивали выбор художников и тянули кота за разные места. Но царевич отступать и сдаваться был не намерен.

— Завтра же пришли мне эскизы. — холодно процедил он, видя настрой патриарха. — И по скульптуре. И по крытому атриуму.

— Ты все ж таки хочешь превратить храм в базилику!?

— Я хочу, чтобы его западное крыло переходило в крытый двор. Чтобы на Рождество или Крещение здесь можно было собрать много людей.

— И получится базилика! Мало их по земле русской строят? Хотя бы главный храм страны по канону пусть будет.

— Я не понимаю, чего ты упираешься. А главное — зачем?

— Иерархи недовольны.

— Чем? Тем, что мы с отцом храмы в камне перестраиваем по всей стране в невероятном количестве?

— Что слишком вольно к традициям относишься!

— Ты мне поименно список предоставь. Всех, кто недоволен.

— Ты опять хочешь все решить насилием?

— Знаешь… — чуть подумав, произнес Алексей Петрович. — Я в свое время слышал эмпирическое правило. Назначая интенданта на должность, через три, край пять лет его можно вешать. А потом начинать расследование, чтобы понять — за что. Спокойно. Без зазрения совести, ибо совершенно точно будет за что его так сурово наказать.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— К чему? Хм. Вот был славный настоятель. Поднялся до епископа. И вместо дел, что ему положены, политикой решил заниматься. Как неловко получилось, не так ли? Может тут имеет места та же беда, что и с интендантами?

Патриарх промолчал, поджав губы.

— Ведь их недовольство связано с деньгами и только деньгами. Не так ли? Вот и передай им, что если не уймутся, то я введу славную традицию епископа каждые четыре года меня, выбирая нового из настоятеля какого. С запретом заниматься епископскую кафедру два срока подряд. А будут выступать — вообще введу правило, чтобы ее заниматься можно было лишь единожды в жизни. И патриаршее тоже… ведь он избирается из епископов, не так ли?

— Ты не сделаешь это, — тихо произнес патриарх, аж побледневший от такого заявления.

— Отчего же? Кто меня остановит? Да и, как по мне, славная традиция получится.

— Церковь восстанет.

— Я так понимаю, ты угрожаешь мне? — усмехнулся царевич.

— Нет. Просто предупреждаю.

— Если так случится, что церковь восстанет, то патриаршество вообще будет упразднено. За ненадобностью. Ты подумай об этом на досуге. — чуть улыбнувшись, произнес Алексей. — И мой отец давно этого жаждет, ибо устал от ваших выкрутасов. А я — это тот единственный человек, который стоит между вами и его обостренным желанием. Уразумел ли?

— Уразумел, — хмуро ответил патриарх.

— Завтра передай мне эскизы и списки недовольных. Пока их трогать не буду. Просто возьму на карандаш. Но если не уймутся или, упаси Господь, попытаются шалить их судьба будет печальной.

— Ты сделаешь из них мучеников.

— Можешь мне поверить на слово — я найду на них управу. И сделаю это так, чтобы церковь в веках стыдилась и стеснялась их имен. Ах. И будь так любезны, в течение месяца определится с художниками. Иначе я епископов с мастерком отправлю мозаику выкладывать. Всех, кто этот вопрос затягивает. И тебя тоже к делу пристрою. Будешь раствор им носить и кусочки цветного стекла.

Патриарх поиграл желваками.

И не говоря ни слова кивнул.

Серафима молчала, опасаясь влезать в такие беседы.

Алексей же похлопал иерарха по плечу и направился к карете. Боже… Как же он устал уже от этих аппаратных интриг церкви… кто бы не поднимался наверх — одно и тоже начинал. Политика, бизнес и спекуляции на традициях. У него уже три несгораемых шкафа с материалами скопилось…

— Все плохо? — тихо спросила жена, когда они сели в карету.

— Ты о чем?

— Мне казаться опасным слова патриарха.