Этот интересной судьбы человек должен был понимать толк и в золоте… Что и явилось причиной моего визита.

Короче. Мой родственник был представителем совершенно другой России, существующей рядом и параллельно со Сталинским СССР. Сохранявшейся в довоенный и затем медленно угасавшей в послевоенный период. России кулаческой и частнособственнической, не имевшей с конца 1920-х годов никаких защитников во власти.

России «хозяев», ненавидевшей коммунистов (и примкнувших к ним «перерожденцев» из евреев) и искренне желавшей работать на себя;

России пригородов, кормившей города выращенными на приусадебном подворье бычками;

России, много лет уничтожавшейся Сталиным и добитой только хрущевским указом от 20 августа 1958 года;

России артелей по выпуску ширпотреба, дававших возможность выживать и дискриминируемым «старым» евреям, и сбежавшим в города от раскулачивания работящим крестьянам, но окончательно закрытых постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 20 июня 1960 года «О промысловой кооперации».

Эта была Россия патриархальной трудовой этики — купеческой, старообрядческой, еврейской, татарской, — хорошо помнящая и дореволюционные времена, и НЭП, и она окончательно вымерла, потеряв способность к воспроизводству, только в позднюю хрущевскую эпоху.

Кухарук жил собранно, уединенно, строго. Совсем немногие знали, что после Тарнопольского разгрома в Первой мировой, тогда еще молодой хозяин, как и многие его товарищи, скупил у дезертирующих с фронта солдат целый армейский арсенал.

К примеру винтовку, числящуюся за кем-то в полку за соответствующим заводским номером, офицерский наган-самовзвод, полный солдатский мешок сахара, а в сахаре запас патронов и полдюжины ручных гранат, похожих на черные граненые апельсины.

Почти никто не видал Кухарука пьяным, и мало кто его посещал с визитами. Редких посетителей Иосиф встречал в пристройке к дому — обширной, как сарай, комнате, где в углах валялся всевозможный хлам, а на вбитых в стены гвоздях и на самодельных полках покоился столярный и слесарный инструмент, кисти, краски. На земляном полу стояли подрамники для заправки «ковров».

В пристройке застоялся запах махорки, клея и красок. Такая смесь служила как бы основой для какого-то цепкого и не совсем приятного запаха, повсюду сопутствовавшего самому хозяину.

Пристройку эту, где роль кровати исполнял деревянный топчан, «дядя» всегда витиевато именовал своим «апартаментом», про жену же говорил просто — «она», если ему изредка приходилось упоминать о супруге.

«Тетя» и проводила меня к хозяину. Днем калитку во двор не закрывали: пес Букет не пустит чужих. Преследуемый по пятам здоровенным кобелем, шастающим без цепи (если не хозяйка — порвет!), я скромно проследовал в пристройку. «Тетя» тут же ушла, а хозяин предложил мне круглую затейливо-самодельную табуретку:

— Падай, малой. Чувствуйте себя, как дома.

И Кухарук непроворотно-плотно уставился на меня своими темно-мутными глазками.

Не смущаясь ни нависшими над глазами сивыми бровями, ни хмурой нелюбезностью «родственничка», я рассказал о своих планах и почтительно попросил его о дельном совете.

— Ах, молодежь. Всюду вы лезете, не зная броду. Ты поговорку, малой, знаешь? — Дядя быстро перешел на фамильярное «ты». — Кто «там» не был — будет, а кто был — не забудет.

— Знаю.

— А «там» был?

— Нет.

— А я был. И больше не хочу. Впрочем, твоей беде легко помочь. Всякая частная торговля процветает в условиях конкуренции. Даже подпольно-уголовные сделки нуждаются «в рынке», то есть в нескольких продавцах и покупателях. В Киеве много людей занимаются куплей-продажей старательского золота. И кооператор Цукерман, и дамский парикмахер Ахмедов Ислам, и богомольный артельщик Фроимов, что выпускает специальные «освященные» свечи для старообрядцев. Можно вспомнить еще часовщика Сулиму, работника артели «Точмех», чей ларек около магазина потребкооперации на улице Баумана и прочих… Скупщиков и продавцов валюты, золотых вещей и контрабанды. Ведь где одно — там и другое. Деньги и шмотки. Связи на Западной Украине и в Прибалтике. И этим обстоятельством неизбежно заинтересуются резиденты иностранных разведок в Варшаве и Риге. Поспросят о пустяковой услуге, посылочку передать или человечка приютить, накормить и обогреть. Коготок увяз — всей птичке пропасть. И как ты думаешь, племянничек, долго ли НКВД позволит виться этой веревочке?

Что-то это мне напоминает… Анналы НКВД, операция «Трест», проводимая чекистом Артузовым, свободным от предрассудков. Так что я бодро ответил родственничку:

— Думаю что недолго. Не удивлюсь, что за ними уже присматривают. Отрабатывают все связи.

— А ты, малой, не такой уж дурак, каким кажешься на первый взгляд. Узнаю себя в молодости. Может и будет из тебя толк. Надеюсь, ты понимаешь, что как только твоего поставщика возьмут, он тебя с ног до головы дерьмом перед органами обмажет. Приплетет чего было и чего не было. И поедешь ты «По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута — Ленинград…»

— И что же делать?

После на десятиминутной, первый взгляд незначительной беседы, заключающейся в вопросах и ответах, дядя сменил гнев на милость.

— Ладно, уговорил. Нравишься ты мне малой. Узнаю Тельферовскую породу. «Цэ дило треба розжувати». Дам я тебе несколько бесплатных советов. Бери у одного поставщика, редко и много. Желательно чтобы цепочка с прииска была минимальной. И людей в этом деле было засвечено раз-два и обчелся. Для начала рекомендую тебе зубного врача Гольдмана. Он вроде наш дальний родственник, так что можно надеяться, что сразу не сдаст. Но, правда, он довольно жаден. А в таких вещах веры нет даже родне, тем более такой дальней.