Шрифт:
?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????.
Тем не менее Пазолини трактовал событие совершенно иначе, увидев в нем знак антропологического искажения, коснувшегося всех без исключения, независимо от классового происхождения, молодых итальянцев. По его мнению, то же самое маскулинное и неофашистское насилие, что в трех «чудовищах из Чирчео», было характерно и для пролетариев.
В Corriere della Sera от 8 октября 1975 года была опубликована статья за подписью Пазолини, «Мой “Аккаттоне” на телевидении после геноцида» (статья вошла в сборник «Лютеранские письма». В ней есть такая фраза: ?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????.
Позиция Пазолини вызвала ожесточенные споры: Кальвино, Моравия, Элизабетта Рейси и другие были с ним не согласны. Последний месяц его жизни в значительной степени был заполнен ответной реакцией, попытками противодействовать полемике, разгоревшейся после публикации как этой, так и последовавших за ней статей{Точную и научную реконструкцию дебатов см. в Pierangeli 2015.}, в то время как иные выказывали озабоченность активизацией насилия в среде фашистской молодежи, прежде всего в Риме, но при этом ничего не делали, Пазолини подчеркивал межклассовый, и даже, если можно так сказать, «межидеологический» характер поведения и преступлений. В его глазах все это лишь подтверждало его собственный диагноз, поставленный негативной трансформации итальянского общества в целом.
Утверждение, что преступники – всего лишь «неофашистские мажоры», заявлял Пазолини, служило для левых способом успокоить совесть. В другой статье, опубликованной в Corriere della Sera 18 октября 1975 года под названием «Два скромных способа победить преступность в Италии» (позднее она попала в «Лютеранские письма»): «Преступники – отнюдь не только неофашисты, но и такие же, так же себя ведущие и так же думающие пролетарии и маргиналы, голосовавшие за коммунистов 15 июня» (во время региональных выборов органов власти){SP, стр. 688.}.
Для подтверждения своего тезиса Пазолини ссылался, как ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????.
Пазолини утверждал, что хорошо знал, о чем говорил, поскольку часто посещал мир римских предместий, как уже было сказано (хоть он и почти исчез в начале 60-х, писатель продолжал использовать прежний словарь для описания окраин Рима). В той же статье далее он задавался вопросом, что же превратило пролетариев и субпролетариев в мелкую буржуазию, и, отвечая на него, не смог избежать повторения уже многажды сказанного и написанного. Пазолини считал, что «произошла “вторая” промышленная революция, ставшая в Италии “первой”: потребление цинично разрушило “настоящий” мир, превратив его в “нереальный”, в котором исчезла разница между злом и добром»{Там же, стр. 690.}. Поэтому все – каким-то образом – стало плохо: в обществе осталась одна-единственная идеология, потребительский гедонизм.
Именно эти взгляды Пазолини продолжал отстаивать в последующие годы, и именно они пронизывают, почти навязчиво, «Корсарские письма». Это стало причиной обвинения Пазолини в пассатизме, то есть воспевании мифического золотого века, приверженности запретному клише «было лучше, когда было хуже». Однако подобные утверждения только упрощают политику Пазолини. Тем не менее, даже человек калибра Итало Кальвино 18 июня 1974 года в интервью Руджеро Гарини из издания Il Messaggero заявлял:
Италия невероятно изменилась, это очевидно. Но я не разделяю сожалений Пазолини о крестьянской Италиюшке, которую мы все знали в юности, которая продолжала еще выживать все 50-е. Эта критика настоящего из глубин прошлого ничего не дает […]. Ценности крестьянской, палеокапиталистической Италиюшки из наших уст выглядит некрасиво – мы жили в относительно привилегированных условиях; а каково было миллионам людей, которые на самом деле были крестьянами и несли на себе всю тяжесть того быта. Странно упоминать это в споре с Пазолини, прекрасно все это знающим, однако он дошел до идеализации того образа общества, чьему исчезновению мы были очень рады способствовать, внося свой вклад по мере сил{Calvino 2012, стр. 204.}.