Я рассмеялась. Выйти? Да я на бок перевернуться боюсь. Вертолеты, они, заразы, непостоянные. Сейчас наши, а через секунду – вражеские, тошнотные.

– Ты прямо как старший брат, – хихикнула я.

– А ты как наказание для него.

– Я для всех наказание.

Даже для самой себя.

Такая вот неудачная дочь Повелителя мертвых.

– С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья, Аида… с днем рожденья тебя!

Папа ставит передо мной маленький кекс с неуклюже намазанным кремом из специального порошка, смешанного с маслом. Я знаю, что у нас нет денег на нормальный торт, и вроде как должна стыдиться этого, но меня так восхищает одиноко торчащая свечка! Огонек пляшет от малейшего сквозняка.

– Загадывай желание и задувай, – говорит папа.

Я закрываю глаза и лихорадочно пытаюсь выбрать одно самое-самое.

Хочу, чтобы папа стал богатым!

Нет.

Хочу стать олимпийской чемпионкой!

Нет.

Хочу, чтобы мы всегда жили только с папой! Или нет…

Свеча гаснет от особо яростного порыва ветра, и я не успеваю загадать желание. На глаза наворачиваются слезы.

– Ну что ты, – улыбается папа.

Он пытается меня успокоить, но я вижу, как ему хочется рассмеяться над девчонкой, не сумевшей выбрать желание из тысячи сокровенных.

– Смотри, это мама с неба задула твою свечу. А знаешь, что это значит?

Я мотаю головой.

– Что все твои желания обязательно сбудутся. И тебе не нужно выбирать. Вот, смотри.

Он достает из кармана маленькую подвеску – перышко на тонкой цепочке.

– Это принадлежало ей. Теперь будет у тебя. Ты ведь достаточно взрослая, чтобы его сохранить?

И я сохранила. Я так хранила эту серебряную безделушку, что, даже если бы в доме начался пожар, я скорее спасла бы ее, а не себя.

А однажды подвеска пропала. Я почистила ее и оставила на залитом солнцем подоконнике буквально на пару минут, и какая-то сволочная ворона с противным «КА-А-А-АР-Р-Р-Р» в мгновение ока унесла последнюю память о Веронике Даркблум.

– Говорят, иногда наши близкие навещают нас в образах животных, чтобы узнать, что мы в порядке. Давай будем верить, что это мама забрала свое любимое украшение, ладно?

Но я уже была достаточно взрослой, чтобы не верить в сказки.

Что там мне не нравилось в доме Вельзевула? Шепот заточенной души из темных уголков? Присутствие Дэваля? А слуги, готовые в любую минуту исполнить любой каприз, ванна с горячей водой, мягкая постель, свежая одежда, кофе и еда мне тоже не нравились?

Проснувшись, я подумала, что снова неудачно с кем-то обнялась и очутилась в Аиде. Потом поняла, что красноватый свет исходит от светильника, на который я зачем-то надела туфлю.

Ни воды. Ни тепла. Ничего, только тупая головная боль, тошнота и традиционные для похмелья обещания никогда больше не пить. И не есть. И не ходить на Землю. А еще не смотреть на Дэваля и не думать о папе. Как это все запомнить вообще?

Взглянув на часы, я застонала. Если не соберусь в ближайшие полчаса, то опоздаю на пары и Селин снова придумает мне какое-нибудь наказание. А если соберусь, то, возможно, меня стошнит на ее туфли. Стоит рискнуть.

Кое-как приведя себя в порядок, я огляделась в поисках сумки, не нашла и махнула рукой. Самаэль обещал прислать кого-то, может, он и сумку найдет? Последнее, что помню, – это как пришла с ней в архив. На Землю отправилась уже без нее. А когда вернулась… те часы скрыты в тумане.

– Да и плевать. Все равно в ваших учебниках не написано, что делать, если твой брат… А, к черту.

Бросив последний взгляд в мутное потрескавшееся зеркало, я вышла из комнаты в традиционно пустой коридор общежития. И почему-то впервые за много недель остановилась у груды вещей неизвестного жильца. На них уже скопился толстый слой пыли.

– Ты, похоже, совсем никому не был нужен. Даже вещи разбирать не спешат.

Ничего интересного здесь не было. Подходящего для повторного использования, похоже, тоже. Только куча мусора, которую кто-то с явными ментальными проблемами натащил в крошечную кладовку. Может, он тоже не мог смириться с Мортрумом? Я отбросила в сторону пару каких-то одеял, старую вешалку и несколько книг и вдруг больно напоролась на уголок деревянной шкатулки.

– Вот блин!

Я сунула палец в рот. И стоило уйти, но любопытство не дало оставить в покое память о каком-то неизвестном, о судьбе которого я не имею ни малейшего понятия. Я вытащила шкатулку и не без труда – похоже, ее закрыли, когда лак еще до конца не просох, – открыла.