Забегаю в ванную и закрываю за собой дверь. Слезы катятся градом. Сама не понимаю от чего. Вроде ничего и не случилось. Но это мерзкое чувство гадливости и грязи накрывает с головой. И ладони. Вновь липкие. Включаю воду и намыливаю руки. Тру раз за разом и понимаю, что из головы все равно ничего не выбросишь…

Пять лет назад

В целом, уже сносно. И голова не раскалывается, словно по тебе прошелся танк. Но вот слабость по-прежнему жуткая. Подхожу к раковине и ополаскиваю прохладной водой лицо. Перевожу взгляд на отражение в зеркале. Ладно, осталось потерпеть совсем немножко. Невовремя мы, конечно, слегли с Лесей.

Хотя, может, так даже лучше. Что-то мне подсказывает, что Игорь на исходе. И, получив заветный школьный аттестат, я бы не успела отпраздновать его побегом из этого дерьма, меня бы лично «поздравил» Савицкий, воплотив наконец свои влажные мечты во всевозможных позах. А так, болезнь неплохая отсрочка, чтобы не видеть эту рожу.

В июле эта мразь уезжает по делам из города. Идеально. Проблема в том, что до июля из больницы меня могут выписать. Хотя… симулирование наше все.

А дальше? Убегать все равно страшно. Домой не вернуться, денег хватит… ну, разве что на первые месяца три-четыре. Снять где-нибудь комнату я смогу. Даже устроиться на работу без официального трудоустройства тоже. Но что делать дальше? Ладно я, но Лесе-то надо как-то ходить в школу.

А с другой стороны, к черту эту школу. Ведь тогда окажется в итоге, как и все симпатичные девочки, в борделе. Уж Игорь точно мне устроит это назло, сбеги я одна. Это сейчас ни я, ни она неприкосновенны, потому что я… с ним.

Господи, как же бредово это звучит. Почти полгода, а ощущение, словно я знаю его вечность.

Перекидываю волосы на одну сторону и, кажется, впервые за все время искренне улыбаюсь. Отрежу сразу, как только сбегу. Сделаю каре, которое он терпеть не может. Закрываю глаза и представляю, как мы резвимся с сестрой у моря. Мы обязательно окажемся там снова вместе. Все забудется, как неприятный сон. И может, когда-нибудь в моей жизни появится… резко вздрагиваю, когда чувствую, как меня обнимают сзади. Распахиваю глаза и мой взгляд тут же падает на отражение в зеркале.

Припереться ко мне почти ночью в палату — это уже за гранью. Он вообще чего-нибудь боится? Есть хоть какая-то граница у этой твари? Как он это делает? Хотя, о чем я? У меня в этом отвратном месте своя личная палата. Что ему стоит с кем-то договориться и здесь переночевать? Когда его руки начинают блуждать по моему животу, где-то на интуитивном уровне чувствую, что все. Сгорели у него предохранители.

Он разворачивает меня к себе лицом и стоит только ощутить его губы на своих, как понимаю, что от него пахнет алкоголем. Терпеть его поцелуи, когда он трезвый — еще куда ни шло, но сейчас нет, ибо понимаю, что на этом он не остановится.

Когда мне удается вырваться из его объятий, я отскакиваю на шаг назад, но он тут же ловит меня за запястье, тянет на себя и валит на кровать.

— Игорь, хватит. Ты что тут вообще делаешь? — упираюсь ладонью ему в грудь и замечаю его совершенно пьяные глаза и улыбку до ушей.

— Соскучился. Как будто месяц тебя не видел. У врачей узнал, что ты уже в норме, сразу примчался, как смог, — наклоняется, чтобы в очередной раз поцеловать, но в этот раз мне удается увернуться.

— Я не в норме. У меня еще температура. И вообще дышать тяжело.

На удивление, он отпускает мои руки и сам садится на кровать. Тянет ладонь к моему лбу, а затем кончиками пальцев проводит по шее вниз. Если сейчас я его ударю, то это будет излишняя демонстрация моего здоровья и не только. Одно дело не целоваться, ибо «дышать тяжело», другое шандарахнуть его от простых, по сути, невинных прикосновений.

— Ты не горячая. Думаю, что температура уже в норме.

— Я знаю свое тело. Я не в норме.

— А я не знаю. Твое тело, — тут же добавляет он. Язык мой враг.

— А ты знаешь, что будет, если кто-нибудь здесь узнает, что взрослый дяденька пришел к малолетке. Тебя могут посадить.

— Малыш, возраст сексуального согласия с шестнадцати. Снеж, я не могу больше. Не бойся, все нормально будет.

Ну все, сердце от страха забивается аритмией и на глазах появляются слезы.

— Но ты обещал, — Боже, как же жалко сейчас звучит мой голос. И, тем не менее, мое нытье на Игоря, кажется, действует.

— Ладно, если ты приведешь хоть один довод, что изменится от нескольких месяцев, так уж и быть, поиграю еще в хорошего и терпеливого мальчика и подожду до заветных семнадцати.

Да ничего не изменится, ни через четыре месяца, ни через четыре года!

— Я так хочу. Меня так воспитывали. Я же не прошу ждать до восемнадцати.

— А я хочу по-другому.

— Ты можешь это делать с другими. Я же не против.

Не надо было говорить последнюю фразу. Взгляд Игоря моментально меняется.

— Ты обещал. Ну, пожалуйста.

Борю в себе неприязнь и провожу ладонью по его щеке. И все-таки мое нытье действует даже на выпившего Игоря. Или я слишком самонадеянна. Он перехватывает мою руку, мимолетно касается губами и тут же прижимает ее к своему паху.