— Вы реально вызвали меня на ночь глядя, чтобы лепить пельмени и делать настойку? — мне сложно поверить в это, несмотря на заваленный продуктами кухонный островок.

— Да. Только сначала настойку, а потом пельмени. Потом игра в карты на раздевание.

— Ну все, я точно пошла домой.

— Ну хорош уже выпендриваться. У меня была куча возможностей тебя трахнуть без твоего разрешения и сделать с тобой куда более страшные вещи, но я этого не сделал даже подшофе. Чего ты такая трусиха? — чего-чего. Себя боюсь. И реакций своей больной головы. — Ну умей ты складывать два плюс два.

— У меня всегда были проблемы с математикой.

— А у меня норм. Научу сложению. Давай мой лапки.

Мою руки под пристальным взглядом Кротова, а затем подхожу к нему. Не могу поверить, что в двенадцать ночи буду чистить мандарины и делать…мандавуху. Точно, двенадцать ночи.

— С днем рождения, кстати.

— Я родился в половину второго ночи, еще типа рановато. Но спасибо. Где мой подарок?

— У меня в комнате.

— Серьезно? Ты купила мне подарок?

— Серьезнее не бывает, — только теперь надо найти новый.

— Я хочу получить его сейчас.

— Ага. Бегу и падаю.

— Бежать не надо. Я пошлю за ним кого-нибудь из своих людей.

— Нет!

— Да. Хочу получить его сейчас. Или его на самом деле нет?

— Есть, но…

Пока я придумываю достойный ответ, Даниил тянет меня на себя за мой свитер. Хочу возмутиться, какого хрена он его поднимает, но, когда он заныривает своей лапой в карман моих джинс, до меня доходит. Он забирает мобильник и набирает Веру, включая на громкую связь.

— Вера, здравствуйте.

— Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя твое…

— На меня обычно молитвы не действуют. Скажите, а вы не спите? — тупой, что ли? Если она отвечает, то логично, что не спит.

— Значит так, я не поеду ни к вашему папеньке, ни к вам, чтобы вы сейчас ни наплели. Брехня с флешкой больше не прокатит.

— Этого не требуется. Через минут тридцать к вам подъедет один из моих охранников. Передайте ему, пожалуйста, кое-что, — переводит на меня взгляд. — Где он лежит?

— На полу около моего стола.

— Снежана, что происходит?

— Вер, все нормально. Просто передай коробку. Я скоро вернусь.

— Ну не так уж и скоро, — подытоживает Даниил, как только кладет трубку. — Ты у меня с ночёвкой, если еще не поняла. — Чисть мандарины, я сейчас разрулю со своим подарочком.

К приходу Кротова, на тарелке красуется семь мандаринов. Одну я успела умять до его прихода. Я ожидаю какой-нибудь колкости, но ничего такого не происходит. Кажется, мы впервые говорим на отдаленные темы без издевок. И Кротов реально сосредоточен над колдованием настойки. Тщательно размешивает сахар и заливает корки вместе с дольками мандаринок водкой.

— Две недели ждем, потом пьем. Ну что, принимаемся за манду.

Лепить пельмени в час ночи? Как оказалось, могу, умею, практикую. Правда, умею не очень хорошо. Кротов реально бесится от того, что у меня не получается раскатывать тесто так тонко, как у него. Но это полбеды. Что у меня реально не получается, так это лепить причудливые формы этих дурацких манду. Этот же как будто всю жизнь их лепет. Теперь уже я бешусь от того, что чувствую себя рукожопой.

— Кто вас научил лепить эту хрень так мастерски? — Кротов никак не реагирует на мой вопрос, а мне вот хочется поговорить. — Жена? — ну наконец-то обращает на меня внимание.

— Кулинарные способности моей жены начинались и заканчивались на макаронах с сосисками.

— Значит, мама?

— Когда моя мать меня покинула, я был слишком мал, чтобы лепить с ней пельмени. Да и готовила она хреново. Примерно, как и моя благоверная.

— Извините.

— За что?

— За то, что напомнила вам о вашей умершей маме.

— Я не говорил, что она умерла. Жива. Наверное. По крайней мере, когда уходила, точно была жива и здорова. А если сейчас померла, так мне плевать на нее, так что тут без сожалений, — вот тебе и раз. — Клади больше начинки, я не хочу одно тесто.

— Ага, — тут же зачерпываю ложкой добротную порцию фарша. Блин, любопытство меня сгубит. — Она вас бросила? И кто вас воспитывал? Папа?

На мои вопросы Кротов лишь усмехается. И его былая веселость моментально улетучивается. Сейчас он в своем привычном знакомом мне состоянии.

— Женское любопытство не знает границ.

— Можно подумать, мужское чем-то отличается от женского.

— Твоя правда, — нехотя признается Кротов, продемонстрировав очередной пельмешек филигранной работы. Да как у него так получается? — Мой биологический отец умер, когда мне был год. У матери не было денег, поэтому ей пришлось заниматься репетиторством. Так к нам стал захаживать в дом восемнадцатилетний студент по имени Саша, который, как оказалось, втрескался в мою мать по уши с первого дня. Пылинки с нее сдувал, колготки на меня надевал.