Но со временем хунны стали так досаждать скифам, что тем пришлось огрызаться

по-серьёзному. И часто доставалось степнякам за их проказы. Но наступили такие времена, когда большая часть скифов стронулась и пошла на запад Евразии, а здесь,

на востоке, остались самые стойкие из них, но теперь их численность заметно уступала численности хуннов. А степняки, фактически заменив скифов у границы с ханьцами, стали регулярно совершать набеги на них. И часто сначала сотни, а потом и тысячи пленных приводили они из набегов. Потом этих пленных они ханьцам за выкупы немалые предлагали забрать. На том и наживались изрядно. Теперь уже не скифы, а хунны теснили ханьцев к Стене, не давая им на север, в их земли продвигаться. Хан Тегит достиг со своим отрядом низовий реки Ху (Хуанхэ), когда дошла до него весть о поражении хуннов под стенами крепости Орлик, что построена была на берегу Желтоводного моря. Там две сотни скифов наголову разбили рать сына хана, Мелуса. А в его рати тоже ведь было не меньше двух сотен воинов. Хан не слишком опечалился, получив это известие. Мелус не был его любимчиком, потому что не был хорошим воином. Ленивым он был сызмальства. До сих пор так и не научился попадать на скоку стрелой в бурдюк с соломой ни с двадцати, ни даже с десяти метров.

Правда, ворохнулась в голове хана досадливая мысль о том, что он сам обещал

сыну помочь в осаде крепости. Но месяц назад на его южное кочевье нагрянула

целая армия ханьцев и разорила его, и угнала в полон чуть ли не пятьдесят женщин

и детей, а около сотни степняков ханьцы безжалостно изрубили своими палашами,

мстя за урон от набегов. В числе угнанных в плен женщин были три жены хана. И

теперь горел мщением Тегит, собираясь отплатить за нанесённую ему обиду. И неважно, что ещё в двух кочевьях у него жили жёны и дети. Да что там дети. У него уже и внуки народились.

Так что, лишь царапнула по сердцу весть о возможной гибели Мелуса, да и отлегло

от сердца. Не до него и не до осады Орлика теперь ему было. Он начал большой карательный поход в пределы Аримии. Несколько тысяч воинов он вёл за собой.

Хан был неглупым человеком. Знал он и помнил, что в его жилах течёт толика

крови аримановской. Но помнил он рассказы отцов, дедов и шаманов своих о том, как

притесняли их, полукровок, чванливые ханьцы, как унижали их, как в рабов пытались

превратить. И с младых ногтей, с молоком матери своей пропитался он ненавистью к

ариманам, ко всему чуждому для него укладу их жизни, к торгашеской сути их

существования.

С другой стороны, и к скифам, толика крови которых разлилась и в хуннах, относился Тегит со враждебностью. Поговаривали старики, что пытались их предки

когда-то прибиться к скифам, стать их частью, да отвергли их белокурые северяне, не

пустили в свои ряды и в свою страну северную не пускали. Хотя, в отличие от ариман,

русы-скифы никогда не притесняли местных полукровок, не пытались их рабами

сделать потому, как сами были свободными людьми и ценили свободу других.

И подспудно хан Тегит понимал, что именно аримане – главные враги для его народа. При этом и для скифов аримане тоже были врагами. Хотя знал он, что торгуют

между собой они, и скифы даже пропускают через свои земли караваны купцов, идущие в западные страны. А вот хунны не миндальничали с купцами, если те попадались на их пути. Но чаще всего караваны охранялись отрядами скифов, и редко

хуннам удавалось поживиться на купцах следующих из земли аримановской.

Да теперь, благодаря отцам и дедам Тегита, да и его самого, вся территория от гор

Малого Хингана до Желтоводного моря была покорена его народом. Отсюда скифы ушли ещё лет тридцать назад, и особых препятствий в завоеваниях своих хунны больше не испытывали. И то, что случилось под Орликом, было лишь досадной ошибкой его молодого неопытного сынка. Если Тегит и вспоминал о своих близких,

то в первую очередь вспоминал он о внуках своих, так как сыновья его пошли не в него. Тот же старший сын Туманя. Как рохлей родился, так рохлей и остался. Не любил его Тегит. А вот внука своего, сына Тумани, хан крепко полюбил. И настоял

хан, чтобы назвали внука-первенца именем Модэ. С трёх лет приучил хан внука на лошади сидеть, а с пяти тот гонял по степи так, что дух захватывало. Именно в Модэ

вложил хан все свои знания, все навыки кочевой жизни, умение управлять людьми,

быть прозорливым и никогда никого не подпускать к себе со спины.

В этот большой поход Тегит пока не стал брать с собой любимого внука. Отроком

он ещё был, горячим и ещё малоуправляемым. Отправил он его в главное кочевье

подальше от границ с Аримией. Там на тучных пастбищах множились табуны кобылиц, отары овец, а женщины его племени рожали и рожали новых воинов.

В проёме походного шатра, где расположился на отдых хан, появилась сначала

чья-то тень, а затем и сам человек. Это был Игиз, один из тысяцких Тегита. Сняв

остроконечный треух с головы, Игиз похлопал им по груди и плечам, стряхивая дорожную пыль, и, склонив голову в коротком поклоне, прижал правую руку к сердцу:

– Хан, в четверти дневного перехода отсюда большое войско ариман окружило

отряд скифов. Что делать будем?

В узких глазах хана заплескались злые искры: