В ремонтном цехе было шумно, пахло машинным маслом и металлом, высоко над головой ярко и настойчиво светили мощные лампы; металлоконструкции, выкрашенные в серый и синий цвет, упирались в высокий свод потолка. Кир уже и забыл, как устроен ремонтный цех, но ему потребовалось не больше пяти минут, чтобы всё вспомнить, и он инстинктивно стал держаться жёлтой разметки на полу, стараясь не выходить за неё, чтобы не попасть под колеса проезжавших мимо автопогрузчиков. С левой стороны тянулся участок общей сборки, где у огромных турбин копошились люди в белых халатах. По правую руку, через главный проход, начинались верстаки с разложенными лопатками, дисками и подшипниками.

Кир поймал себя на мысли, что с каким-то теплом и даже ностальгией вспоминает те дни, когда он здесь работал, попав по распределению, сразу после школы, в слесарную бригаду. Ему же даже нравилось. Нравился монотонный, ни с чем не сравнимый гул цеха, запах смазки, горячей резины и пластика, шум вентиляции, но больше всего — хотя Кир не признавался в этом и самому себе — нравилось здесь, на сборке, где работал отец, и где стояли на стендах турбины, ощетинившиеся блестящими, отполированными до блеска лопатками.

Они дошли до первого поворота, где кончался один производственный участок и начинался следующий, и отец дёрнул его за рукав. Кир вспомнил, что кабинет начальника цеха, куда они с отцом и направлялись, был где-то в той стороне, где техотделы — там Кир почти не бывал, а у начальника цеха так и вообще был один раз, когда его туда приволок сам Афанасьев, поймавший Кира за руку в туалете за неудачной попыткой толкнуть холодок.

Отец уверенно свернул в один из коридоров и, пройдя несколько метров, также уверенно толкнул одну из дверей, на которой тускло блестела металлическая табличка. Кир успел прочитать фамилию «Афанасьев» и понял, что они пришли.

Афанасьев, высокий мужик с крупными чертами лица, находился в приёмной, стоял у стола секретарши и отдавал какие-то указания. Увидев их, начальник цеха кивнул отцу, бросил беглый взгляд на самого Кирилла и молча махнул им рукой в сторону двери, ведущей в кабинет — мол, проходите, я сейчас. Отец тоже кинул и тут же втолкнул Кира в Афанасьевский кабинет.

— Кирилл, — отец, наверно, в первый раз за всё то время, как они пришли в цех, посмотрел на Кира. — Сейчас Николай Михалыч придёт, и ты постарайся уж изложить всё максимально подробно и чётко. И скажи ты ему, где он.

Кир упрямо закусил губу и уставился себе под ноги. Он почти не разглядывал само помещение, да здесь ничего и не поменялось с того дня, когда Афанасьев орал на него, не скупясь на матерные эпитеты — те же стандартные столы из серого пластика, выставленные привычной буквой «Т», такие же пластиковые стулья по бокам, вдоль стен стеллажи, заваленные папками, на одном из столов телефон и компьютер.

За спиной скрипнула дверь, и Кир инстинктивно вздрогнул.

— Ну что там у вас. Выкладывайте, — Афанасьев быстро прошёл к своему столу, бросил на него пачку тонких папок, которые держал в руках, и посмотрел на них.

— Говори, Кирилл, — отец подтолкнул Кира вперёд.

Кир собирался привычно огрызнуться, но взглянув на нахмуренные кустистые брови Афанасьева, стушевался, скривился, хотел засунуть руки в карманы, но так и не решился — остался стоять, как прилежный ученик перед строгим учителем, вытянувшись по струнке, руки словно приклеены к телу.

Он и сам не понял, как заговорил, но заговорил, и слово за слово выложил всё — про покушение на заброшенной станции, про раненного Савельева, про то, как они с другом вытащили его, и про то, что Савельев сейчас жив и здоров, но скрывается ото всех, а почему — он, Кир, не знает. Здесь Кирилл почти не соврал, он ведь и правда не понимал до конца всех мотивов Савельева, которые удерживали его внизу.

— Где он сейчас? — торопливо спросил Афанасьев, едва Кир закончил свой рассказ.

— Не скажу, — Кир опять упрямо уставился себе под ноги.

— Ты что, в детском саду, что ли? Ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь? — не выдержал Афанасьев. — Мы тут в игрушки, что ли, играем? Иван? — обратился он уже к отцу.

Отец лишь пожал плечами, и Афанасьев, выругавшись, подошёл к телефону. Набрал номер, с силой вдавливая указательный палец в кнопки, подождал, пока там ответят.

— Слава? Это Афанасьев. Мне срочно нужен Константин Георгиевич. Срочно, Слава. Очень срочно.

Пока какой-то Слава искал на том конце провода какого-то Константина Георгиевича, Афанасьев постукивал пальцами по столу и сверлил Кира взглядом, не обещающим ничего хорошего.

— Константин Георгиевич! Здравствуйте. Это Афанасьев, — Кир заметил, что начальник цеха как-то весь подобрался, вытянулся в струнку. И внезапно память ему подсказала, кому тот звонит. Это имя-отчество он слышал много раз, Литвинов с Савельевым часто его упоминали, Кирилл даже фамилию запомнил, которая к этому имени-отчеству прилагалась — Величко, глава производственного сектора. — Нет, всё в порядке, мы уже собирались как раз, у нас всё готово. Просто… Тут дело в другом, Константин Георгиевич. Тут у меня парнишка стоит, сын одного из моих мастеров, так вот — у него есть информация. В общем… он утверждает, что Савельев жив. Нет, про это не говорит, молчит. Но явно всё знает. Куда? К вам? А, да, понятно. Хорошо, Константин Георгиевич, мы ждём тут. Да, разумеется.