Чай пили на веранде – Наталья Алексеевна, хозяйка дома, что жила здесь постоянно, Валерия, её единственная дочь, бывавшая у матери наездом, и офтальмолог Николай, приехавший осматривать участок, предназначенный к продаже. Участок был соседский и Наталью Алексевну попросили, если сможет, показать.

Наталья Алексеевна была немолода. Но сохранилась так успешно, что мало кто считал её старухой. Болезнями особыми не мучилась, а так слегка порой недомогала. Одна была проблема – только зрение. Но тут что уж поделаешь – компьютер. Он бы не только для неё окошком в мир, но и доверенным помощником в работе. Она была искусствовед, статьи писала, книги и рецензии. И к прочему она была рассказчик.

– Простите, Николай, а вы москвич? Представьте угол Сретенки с Колхозной. Там некогда стоял красивый дом, с колоннами, с огромною витриной. Стоять бы домику ещё немало лет, но у него обрушилась стена, причем – в момент совсем неподходящий. Как знать, момент который подходящий, чтоб сущность совершила свой распад. Всему и всякому отпущен четкий срок. Давно все было, больше полувека, в ещё коммунистической Москве. Когда случился фестиваль там молодежи и студентов. Гостей немеренно собралось отовсюду, буквально чудо для невинных москвичей. На иностранцев весь народ смотреть сбегался.

Открыло все торжественное шествие. Колонна двигалась сначала по Садовому, сворачивала у проспекта Мира, а дальше шла уже к ВДНХ. Кругом милиция, никак не подойти. Но публика хотела все увидеть. И кинулась на крышу того дома на углу, где обрела себе обзорную площадку. А шествие идет, поет – танцует. На крыше публики становится все больше. Стена-то и обрушилась – подумайте, как все произошло! Народ посыпался и кое-кто погиб.

– Ты, мамочка, нашла, что рассказать. Товарищ выбрался участок посмотреть, а ты его рассказами пугаешь. Давайте я вам чаю подолью.

Наталья Алексевна не обиделась.

– Так я же для того, чтоб подготовить. Участок лысый, домик осенью сгорел, там обгоревшие деревья и обугленный фундамент. Никто не расчищал, и потому такая низкая цена.

Тут офтальмолог счел разумным объяснить:

– Мне, собственно, нужна одна земля. А дом построить вовсе не проблема.

– Отлично. Вот допьем и покажу.

Но у Натальи, видно, было много мыслей, и вскоре она стала продолжать:

– Придет, конечно, каждому свой час. Но как рискованно заигрывать со смертью! Недавно я писала про Спесивцеву, известнейшую нашу балерину. Так надо же додуматься, чтоб ездить в крематорий с Каплуном!

– Я знаю, это «красная Жизель». Но почему же с каплуном, и в крематорий?

– Речь о Борисе Каплуне, который был племянником Урицкого. А у Спесивцевой был мужем в те года. Каплун – один из лидеров в тогдашнем ВЧК, а в Петрограде он заведовал культурой. И получил тогда от Ленина декрет, чтобы устроить в Петрограде крематорий.

И тут рассказчица всех мигом оглядела. Валерии все было все равно, она давно привыкла к маминым рассказам. А покупатель – офтальмолог не спешил. День выдался погожий и не жаркий. И все располагало продолжать:

– Конструкцию купили за границей. Смонтировали печи где-то в бане, и вскоре крематорий заработал. Тела усопших не проблема, их полно. После спектакля – в ресторан, а после в крематорий развлекаться. Я у Чуковского читала, он туда с дочуркой старшей своей ездил. И все описывал в подробностях, как на глазах у них покойников охватывал огонь. И все делились: «Ой, смотрите, череп лопнул». Так что же занесло туда Спесивцеву? Наверное, не только воля мужа. Сама была особой с демоническим началом, с подвинутою психикой, любила ездить в сумасшедшие дома, вникать в особый мир умалишенных, чтоб воплощать потом безумие на сцене. И потрясала всех Жизелью в первом акте. Но что же приключилось с ней потом? Пришлось за все жестоко расплатиться. Сама сошла с ума и тридцать лет жила в Америке в психушке. Я все это припомнила к тому, что дом соседей тоже был, как крематорий. Их счастье, что сгорел один Василий. Я полагаю – вы не очень суеверный? Тем более, что вы сказали – врач.

Вид у участка был довольно неприглядный. Кругом прекрасные дома среди цветущих яблонь – вишен, на этом же участке было только пепелище с унылой, чуть пробившейся травой. Поодаль от обугленных деревьев росло довольно странное растение, покрытое листвой и распустившимися красными цветами, напоминавшими в какой-то мере ирис. Но разве ирисы бывают на деревьях? К тому же – необычный красный цвет.

Слегка вздохнув, Наталья стала продолжать:

– Василий? Я его не очень знала. Он будто бы всегда хотел летать. Но в летное училище не взяли. Услышал он про модное занятие паркур. Но там нельзя без должной подготовки. Потом влюбился, и тогда летал на крыльях. И поженились они, жили – поживали, и даже народили двух детей. Потом жена ему как будто изменила. И он кричал все: «Ты подрезала мне крылья». Так это я к чему все говорю? Вы видите то дерево и красные цветы? И из цветов все время что-то вылетает. И с ветрами куда-то все летит. Вот я и думаю, что здесь – реинкарнация. Такая карма у Василия, что быть ему на этот раз цветком.

– Он, значит, был какой-то индуист?

– Как знать? Но, что уж точно – некрещеный. А что он там носил в своей душе, то ведомо лишь высшему началу. О вере мог не думать он совсем. Душа куда пытливее, чем разум. Вот и его душа к чему-то устремлялась, и не вникала – индуизм? Не индуизм?

«Какая странная, однако же, беседа, – чуть ошарашено подумал офтальмолог. – И до чего же все, однако, интересно. Да и участок, коль убраться, неплохой. Ценней всего – Москва почти что рядом. Я дам задаток, чтобы не перекупили».