В такой незамысловатой комбинации они и отпуск провели, и заявления в ЗАГС подали. И свадьба у них была общая (двойная экономия) в ресторане «Турист» на 150 человек. И подарил папа каждой паре – по квартире, по «жигулю» и по хорошей сберегательной книжке, а невесткам своим – ещё и по колечку с брюликом. И угомонились кладовщицы, и перестали под папеньку копать. Им даже лучше – свёкор во имя их же блага горбатится, свободой личной рискует.

Настало время безалкогольных свадеб. Лигачёв виноградники вырубать начал. Закрыли винный завод, Проушанского-старшего на пенсию спровадили. Да что там – на пенсию! Советская власть рухнула, Союз распался, Путин от третьего срока отрёкся, – а две эти парочки живут себе душа в душу – вот уже 35 лет, и дети у них чудные, и внучата уже есть.

Да, так о чём это я?

Ах, да! О любви!

Был со мной случай.

Познакомился я с девушкой по имени Женя.

Хотя – нет.

Сначала – историйка, которую рассказал мне Диоген.

Он когда-то по набору ездил.

Остановился, как обычно, в одной сельской хате. Набрал фоток у всей деревни, – чтоб увеличить, раскрасить и сделать из них портреты, лохам на загляденье.

Вечер наступил. Попил Диоген с хозяевами чайку липового и пошёл было спать.

А над его койкой висел портрет, нарисованный углем. Девица какая-то.

В окошко светила луна, и был портрет такой устрашающий, что Диоген всю ночь не сомкнул глаз.

А утром начал допытываться у хозяйки – бабы Дуси, что за девица изображена на портрете.

И хозяйка рассказала. Оказалось, это её дочь. Умерла, бедняжка, восемнадцать лет назад – неизвестно от чего. А у Дуси – ни одной дочериной фотографии.

Пригласила Дуся художника из города и попросила, чтоб дочку нарисовал. Чтоб была как живая. И художник, сидя у гроба, изобразил дочурку точь-в-точь, только «открыл» ей на портрете глаза.

…Той Жени, которая когда-то заполонила мою душу, проникла в сны, жизнь без которой теряла всякий смысл – давным-давно нет в моём сердце…

И глупо, безнадёжно глупо – идти по стопам того скорбного живописца. Рисовать то, что умерло.

Боюсь, картина получится не из самых приятных, но…

Ведь я обещал рассказать о любви и невероятных совпадениях!

Это случилось летом 1969 – под Туапсе, где я столовался и загорал на правах домоотдыховского лабуха…

Море в тот день было неспокойно. Я накупался до солёных глаз и уже намеревался вылезать. Подплыл к металлической, сваренной из водопроводных труб, лестнице, ведущей на пирс. И увидел: сверху мне машет рукой кареглазая очаровашка в чёрном бикини.

Она стояла на заиленной лестнице, держась за ржавый поручень и сжимая меж бёдер надувную подушку.

Амазонка, оседлавшая красного коня!

Я не был уверен, что очаровашка машет именно мне.

Но в ответ всё же помахал.

И сходу (точней – с лёту!) получил той самой подушкой по башке.

Я ухватил запущенное в меня плавсредство, а амазонка рассмеялась, снизошла в пучину волн и, оттолкнувшись от ржавой лестницы, начала подгребать мне навстречу.

…Далее – последовала передача «красного коня» хозяйке. Её воркующее «благодарю». И я – поплыл…

Мы сплавали – вдоль берега – к соседнему пирсу, потом обратно.

Оказалось, – зовут её Женя. Приехала из Ташкента. Учится на ин/язе универа. Собирается стать переводчиком. И отец у неё – генерал авиации. А мать домохозяйка. И в Ташкенте – круглое лето страшная жара, и всем нормальным людям приходится разбивать свои маршруты на участки – от одной бочки с квасом до другой.

Мы вышли из воды, я забрал свою подстилку из-под тента и разложил её у самых волн – рядом с Жениным одеяльцем…

Я развлекал свою новую знакомую, как мог, и без умолку травил анекдоты.

Она сначала смеялась, а потом сказала:

– Ну, ладно. Хватит. А то ты начинаешь напоминать мне Игоря Журбина. Кстати, он тоже из Харькова.

– Что ещё за Игорь?! – озадачился я (с одним Журбиным, тоже Игорем – мы сидели когда-то за одной партой).

– В Паланге познакомилась, – пожала чуть обгоревшими плечами Женя. – И он тоже был начинен анекдотами. Как ты.

– Интересно… А его адреса ты случайно не знаешь? – спросил я, огорошенный ещё одной подробностью.

– Сейчас посмотрю, – Женя потянулась к пляжной сумке, достала записную книжку и прочитала: «Журбину Игорю Анатольевичу, Харьков 4, ул. Октябрьской Революции, № 44, кв. 12».

На излёте моей преддипломной техникумовской практики – за три года до встречи с Женей – я получил извещение о посылке.

Чтобы дипломный проект далёкого харьковского племянника произвёл ошеломляющее впечатление на его техникумовских преподавателей, папин ужгородский родственник, работавший на книжной фабрике им. Чапаева, выслал мне 200 листов остродефицитной мелованной бумаги. По дороге в родное отделение связи № 4 я заскочил к Журбину. К тому самому «партайгеноссе» Игорю, – проживавшему в 12-й квартире дома № 44 по улице Октябрьской Революции.