Не торопясь, без ненужного самооправдания и лжи, капитан спокойно подводил итог всей своей жизни, смотря на себя глазами своих мертвых бойцов. В голове вертелись услышанные когда-то слова из Библии: «Взвешен, измерен и найден очень легким». Вспоминая их, капитан грустно улыбался, словно они были написаны три тысячи лет назад специально для него. До самого вечера он не сказал ни слова.

— Проходите. Что встали столбами? — обратился к вошедшим лежащий в углу политрук. Он тоже был ранен; на груди под расстегнутой гимнастеркой виднелась повязка из грязных бинтов с расплывшимся засохшим пятном. Голос у политрука был хриплым, злым, и глаза под стать голосу, — черные, злые, ничего не прощающие.

— Лейтенант Андрей Звягинцев. Получил назначение в часть под Борисов… — смотря прямо в эти глаза, спохватился серый от бледности лейтенант. Низкий потолок помешал вытянуться ему по стойке «смирно».

— Да вы присаживайтесь, товарищ лейтенант, — зашевелился кто-то из рядовых. — Места ведь хватает.

Места действительно хватало. Сарай оказался длинным, в просеянном свете с трудом различалась противоположная стена, заваленная прелым сеном. Странно, но люди, находящиеся в сарае, старались расположиться как можно дальше друг от друга. Исключение составляли два бойца и младший лейтенант-пехотинец. Они лежали на соломе рядом. Младший лейтенант походил на Звягинцева, — тот же возраст, такой же тонкий, худой, загоревший на солнце. Но разница заключалась в том, что Звягинцев в бою не был, а этот лейтенант был, отступая со своими солдатами от самой границы. Пять дней непрерывных боев и поражений сделали его на десять лет старше и на сто лет опытнее. Все трое, с одинаковыми лицами, с въевшейся в кожу лесной грязью, с глазами, видевшими смерть почти всех своих товарищей, смотрелись здесь одним целым, накрепко связанные свежестью общего пережитого.

Саша и Андрей сели по раздельности, словно стыдились друг друга.

Пленные появились в сарае в разное время. Кто-то, как политрук, находился здесь со вчерашнего дня, кто-то появился всего за час до Саши и Андрея. В самом конце бревенчатой постройки, за балками сгнивших перекрытий, на корточках сидел гражданский парень лет двадцати трех в пиджаке и цветастой рубашке с отложенным на лацканы воротом. Лицо парня прикрывала надвинутая на лоб кепка. На щеке алела свежая царапина. Парня привели совсем недавно, но не в пример остальным он держался как-то свободно, как будто давно привык и к войне, и к плену.

— Эй, новенькие. Курить есть? — спросил он.

Рассевшиеся по разным углам Саша и Звягинцев одновременно отрицательно покачали головами.

— Твою мать… — разочаровано и в то же время насмешливо протянул парень. — Одних некурящих немцы ловят. Надо Гитлеру пожаловаться при встрече ….

Парень явно имел лагерное прошлое. Саша не раз видел таких на Сторожовке. Взгляд прищуренный, лисий, липкий. Мазнет глазами, и такое ощущение, что взгляд повис в воздухе. На пальцах синие наколки перстней. Знающие люди понимали, что его показная бравада лишь маска, приобретенная опытом выживания в подобной обстановке. Он демонстративно поднялся, отряхнул пиджак от налипшей соломы и вразвалочку направился к двери.

— Курить давайте, фашисты. Жрать давайте… — закричал он, с размаху пиная ногой дверь.

— Не буди лихо, — попытался остановить его сидящий неподалеку пожилой старшина из запасников. Но парень лишь насмешливо оскалился:

— Не ссы, дядя. Все равно тебя к вечеру расстреляют.

— Почему только меня? — удивился старшина.

Лежащий в углу политрук хрипло засмеялся.

Тем временем раненый в живот боец возле входа умирал. Это было понятно каждому. Его лицо приобрело синевато-белый оттенок, дыхание изменилось, замедлилось, стиснутые зубы с трудом пропускали сквозь себя струю воздуха. В грудной клетке что-то хрипело. Глаза оставались открытыми, но он ничего не видел. Маленькое пулевое отверстие с припухшими побелевшими краями в левой стороне живота постепенно уводило его все дальше в мир теней. Серенький свет из щели над дверью полоской освещал заострившееся лицо.

— Его зовут Сергей. Адрес: город Брянск, улица Первомайская 4-е, — негромко произнес сидевший возле него высокий темноволосый мужчина лет сорока, одетый в льняную сорочку, всю испачканную кровью.

— Откуда знаешь? — без всякого интереса спросил кто-то.

— Он мне сказал, — спокойно пояснил мужчина. — У меня здесь дача. Ну, как дача, деревенский дом у реки. С утра вышел в лес, а он на автобусной остановке лежит. Автобус здесь раньше ходил из города. Свои видно бросили…. Я его в деревню на спине понес. На околице нас немцы и остановили. Он понимал, что умирает, и все мне свой адрес твердил. Успокой Господь его душу….

— А ты что, верующий? — мгновенно отреагировал парень с наколками. Он словно пытался зацепить каждого в сарае. Саша вырос на Сторожовке, ему была знакома такая линия поведения уголовников. За считанные минуты, по каким-то своим, незаметным для других признакам, они с беспощадной точностью считывали психологические портреты окружающих, определяя для себя границу, до которой их будут терпеть, а потом старались продвинуть эту границу как можно дальше. Здесь в сарае делить людям было нечего, но парень, похоже, этого еще не понял.

— Верующий, значит, — продолжил он, не дождавшись от мужчины ответа. — Ну и где он, твой Бог? Ты что, Его своими глазами видел?

— Глазами я тебя вижу. А Бога видят совестью, — спокойно ответил мужчина.

Для Саши этот странный человек сразу стал загадкой. По его мнению, в Бога верили лишь темные, недалекие люди, тихие старушки в платках, не пожелавшие расстаться с детской верой в чудеса. Но мужчина в льняной сорочке с этим образом как-то не вязался. Широкие плечи, мрачноватое, но спокойное лицо, умные глаза. Он не походил на человека, которому был необходим самообман.