Шрифт:
Я пожимаю плечами, движение неловкое на моих скрещенных руках.
— Почему бы и нет?
Это справедливо.
— Потому что ожидание чего-то взамен на все, что ты делаешь, — это расчет, а это дерьмовый способ жить.
Я вздыхаю, автоматически морщась при слове "дерьмовый".
— Зачем мы вообще затеяли этот разговор? Разве ты не должна злиться на меня?
— С чего бы мне на тебя злиться?
— Потому что я была груба с тобой.
— Ты права. Ты была груба со мной, но больше нет.
— И ты прощаешь меня? Вот так просто?
— Почему бы и нет? Я помогла тебе. Ты помогла мне. И с тех пор ты не была со мной груба. Я не думаю, что ты будешь так поступать и в будущем. Так какой смысл нам ненавидеть друг друга? Тогда я просто лишилась сил, избегая тебя.
Я фыркнула, потому что, может, она и избегала меня, но я тоже избегала ее.
И она права.
В ее словах есть смысл, но в то же время приглашение на ее свадьбу выходит за рамки вежливости. Мы можем быть дружны и без приглашения на свадьбу.
На самом деле…
— Мы можем быть милыми, не будучи друзьями.
Она смеется.
— Минка, просто прими это чертово предложение дружбы. Если ты не заметила, Нелла и другие исчезли. Скорее всего, ты их больше никогда не увидишь. И, честно говоря, я не думаю, что ты такая плохая, как думаешь, и не такая плохая, какой притворяешься. Любой может увидеть, что тебе просто одиноко. Просто прими дружбу и подумай о приглашении на свадьбу. Я простила тебя. Обещаю.
И когда она уходит, я прижимаюсь спиной к стене коридора и смотрю в потолок.
Я в замешательстве.
Люси простила меня, но могу ли я простить себя?
20
Есть две вещи, на которые
человек никогда не должен
сердиться: то, чему он может
помочь, и то, чему он не может помочь.
Платон
МИНКА РЕЙНОЛЬДС
18 лет
Пока он осыпает мое тело небрежными поцелуями, я снова задаюсь вопросом, правильно ли я поступаю.
Но потом я вспоминаю о деньгах, которые у него есть, и о том, что связь с ним может сделать для нас с Миной. Я вспоминаю прошлую субботу, когда увидела разбитое сердце Мины, ее глаза, из которых текли слезы, когда пришло время покинуть ее, впервые увидев ее с тех пор, как ее у меня забрали.
И когда эта сокрушительная картинка только запечатлелась в моем мозгу, я без сомнений поняла, что должна это сделать.
Поэтому я напрягаю все силы и испускаю убедительный стон, когда он прикасается ко мне так, что я теряю контроль над собой, если бы меня хоть немного тянуло к нему физически или душевно.
Но поскольку это не так, я мысленно кривлюсь, пытаясь сдержать отвращение.
Я не из тех девушек, которые заботятся о своей девственности, но все равно как-то хреново, что я теряю ее именно таким образом. При той жизни, которую я прожила, и при тех людях, среди которых я выросла, я никак не ожидала, что свечи и лепестки роз будут разбросаны по полу какого-нибудь шикарного отеля, в котором я остановилась, когда мужчина впервые войдет в меня…
Но я также не ожидала, что буду лежать под мужчиной в три раза старше меня и позволять ему хищно лапать мою девственную плоть.
И все же я здесь, и именно это и происходит.
Он берет свою пухлую правую руку и медленно и настойчиво проводит ею по внутренней стороне моего правого бедра, и я хнычу. Я чувствую, как он усмехается мне в шею, вероятно, полагая, что этот звук — не страдание, а удовольствие.
И всю оставшуюся ночь я чувствую именно это.
Страдание от каждого прикосновения.
Злость от каждого лизания.
Злость от каждого толчка.
Но каким-то образом, в разгар всего этого, злость превращается в гнев.
И мне становится легче.
Я нахожу убежище.
— Минка.
— А?
— Ну?
— Извини. Что ты сказала, Мина?
Мина застонала, ее щеки надулись так, что она стала выглядеть моложе своих восьми лет.
— Хватит меня игнорировать!
— Я тебя не игнорирую. — Я поднимаю несколько пальцев. — Честь скаута.
— Что такое честь скаута?
— Неважно, — говорю я, уже сбившись с мысли.
Я смотрю на огромную бутылку дезинфицирующего средства для рук из Costco Kirkland, стоящую рядом с раковиной, которая находится позади Мины. Интересно, что будет, если я ее украду? Поймают ли меня? Будет ли мне все равно, если они меня поймают?