Сказать, что никто уже не помнил, с чего все началось... здесь все всё прекрасно помнили, раны еще 1916 года были свежи как будто их нанесли еще вчера. Никто не знал, что будет в будущем, и не хотел знать. Обострение болезни — длилось уже десять лет и все знали, что за этими десятью пройдут еще десять, а потом еще и еще. Англичане — парни с жесткой верхней губой, но их упрямство — ничто перед ирландским упрямством...

Молодой, на вид лет тридцати человек — сел в автобус на одной из ничем не примечательных остановок, за исключением того что она была из бетона — хоть какая-то защита в случае взрыва или обстрела. Автобус был совершенно не английским — одноэтажный Бристоль, белый с синим, похожий на советский ЛАЗ — 695. И бурчал мотором он точно так же.

Молодой человек был нездешним — чисто выбритый, загорелый — тем самым загаром, который въедается в кожу от долгого пребывания на солнце, от того он сильно был похож на испанца или итальянца. Одет он был в широкие, туристские штаны и крепкую, с капюшоном куртку, на ногах ботинки армейского образца, как у скинхедов или футбольных болельщиков. По-английски он говорил с континентальным акцентом, но вряд ли можно было понять, каким. Возможно, немецким.

Еще год назад — он служил в совсем других местах. Где палящее солнце, где пыль, где песок, и меж тобою и смертью последний рожок. Афганские моджахеды давали за его голову сто, затем пятьсот тысяч афгани. Он считал это забавным...

Английский он выучил быстро — спецкурьер ЦК КПСС должен был знать минимум два иностранных языка, причем английский — обязательно. Он знал немецкий и еще пять языков — во Львове это считалось нормальным...

Документы у него был на имя Моргана Фримена, уроженца Ливерпуля. Неизвестно, почему именно этот город — но это дало ему неделю пребывания в Ливерпуле, чтобы закрепить легенду. Он даже побывал на том самом переходе...

Автобус был старый, едва тянул. Двери хлябали. Остановки объявлял не водитель, а кондуктор. Поделившись с усталой, невзрачной женщиной мелочью — он занял место, поднял капюшон и погрузился в себя.

Здесь все — были погружены в себя. Не видеть, не слышать, не спрашивать. Благодарить Бога за каждый прожитый день. Не привлекать внимания хищников всех родов и видов

Но хищники сами находили тебя, устремляясь как акулы на кровь.

На очередной остановке, в салон вошли трое. Все трое — здоровые, один бритый наголо, все в тяжелых ботинках Доктор Мартенс и коже. За проезд они платить и не подумали. Один откашлялся и смачно харкнул на пол, второй, пройдя по салону, пнул по ножке сидения, на котором сидел странный незнакомец

— Ты кто такой? Ты местный?

Незнакомец не ответил, он сидел, будто йог на медитации, погруженный в себя.

— Выйдем на следующей. Есть базар.

Дверь прощально хлябнула, и автобус взвыл мотором, с облегчением прощаясь со странной четверкой. Впереди, перед остановкой — стоял старый Ровер, фары его были выключены, но двигатель работал

— Туда иди, мужик...

— Погоди-ка...

Один привычно схватил лоха, второй — обшмонал карманы

— Ничего — сообщил он чуть растерянно — даже документов нет

— Э, мужик! Ты кто?

...

— Ладно, сади его в машину. По виду похож, а дальше старшие разберутся...

Хулиганы — они относились к PAGAD, люди против гангстеризма и наркотиков, общественной организации созданной ИРА для прикрытия — насмотрелись полицейских приемов и в кино и в жизни и пытались вести себя так же как полицейские. Кроме того они были расистами и в их понимании — в их руках был итальяшка, существо стоящее на заведомо более низкой эволюционной ступени. Сколько раз они доказывали это, пробивая выезда в Европу — там в некоторых странах для противостояния британским футбольным болельщикам мобилизовывали армейские части.

Один из них попытался посадить чужака в машину, как это делают в полицейских боевиках — и понять не понял, да и не успел, как он оказался вдруг с вывернутой рукой. А через секунду — по челюсти прилетело автомобильной дверью, и стало не до понимания.

Второй, наголо бритый, на головку выше чужака, уже садился в машину и тоже ничего не успел сделать, даже развернуться — получил сильный пинок по кобчику и завыл, вывалившись из машины. Третий и четвертый — поняли, что все идет совсем не так как они рассчитывали — но чужак, каким-то невероятным образом, подпрыгнув на месте и перекувыркнувшись через крышу машины, оказался перед ними. Двое — мешали друг другу, атаковать мог только один. Третий получил удар растопыренными пальцами в глаза, а потом — классический, в солнечное. Четвертый — единственный без штампа «УБ»[26] в паспорте, который привел машину — попытался выхватить пистолет, но не успел. А когда пришел в себя — дуло его египетской Беретты смотрело ему прямо в лицо...

Чужак отступил на шаг и осмотрелся. Было темно, единственными источниками света на улице были окна домов, фонари были давно разбиты. Улица была пуста. Какая-то припозднившаяся женщина, увидев, что происходит, развернулась и бросилась бежать, каблучки цокали в темноте. Весь город жил в атмосфере непроходящего страха...

Время у него есть. Пусть, может быть и немного.

Взяв водителя за рубашку, он рывком поднял его, немного стукнув головой об машину

— Ты кто такой, придурок?