Марксизм — интеллектуальная забава русской интеллигенции и от нее в марксизм пришло не только поклонение крестьянской общине (в подлинном марксизме она осуждается как ранняя и реакционная форма), но и преклонение перед бедностью и нищетой. В отличие от германской и британской культур, в которой творили Маркс и Энгельс — русская культура не пришла к поклонению индустриализации и империализму. Строящиеся заводы русские писатели описывали как «Молоха» жрущего человеческие силы и жизни, имперская политика решительно осуждалась, богатые люди, даже разбогатевшие честно — вызывали гнев и отвращение. В отличие от германской и британской культур — русская кинулась прочь от призраков нового века, в деревню, в общину, к упрощению. Идеалом стал русский Иванушка, босоногий и почти что юродивый. Лев Толстой — принципиально пахал не плугом, а сохой.

Ленин — написал про Льва Толстого как зеркало русской революции, но вряд ли из-за общения с Толстым — которого и не было кстати. О путях русской революции — Ленина заставил задуматься поп Гапон, который в считанные месяцы собрал в Петербурге в свою «партию» больше, чем все революционные партии вместе взятые за все тридцать предыдущих лет. Именно успех попа Гапона, его феномен — заставил Ленина сильно задуматься о том, а чего на самом деле хотят русские массы, за какими лозунгами и лидерами они готовы пойти? Ленин тем и отличался от других русских марксистов, что если кто-то не работал или что-то не работало — он отбрасывал это без малейшего промедления и сожаления и шел дальше. Это Плеханов в 1917 году, которого Ленин считал лучшим марксистом России с горечью сетовал — я как та курица, которая высидела утят, а они выросли и уплыли от нее.

От попа Гапона и через него — Ленина — в русскую революцию проникли и анархизм и народничество. Недаром в 1917 году многие считали, что Ленин не марксист и открыто об этом говорили.

Отрыв русской теории от оригинальной немецкой, расхождение путей русских и немецких марксистов сыграло свою роль. Не менее зловещую роль в будущем сыграли и взгляды террориста Сергея Нечаева — он в своей книге «Главные основы будущего общественного строя» представил свое видение будущего, которое Маркс и Энгельс решительно осудили, но к которому мы все-таки в итоге и пришли.

...Выход из существующего общественного порядка и обновление жизни новыми началами может совершиться только путем сосредоточения всех средств для существования общественного в руках нашего комитета и объявлением обязательного для всех физического труда.

Комитет тотчас по низвержении существующих основ объявляет все общественным достоянием и предлагает создавать рабочие общества (артели) и в то же время издает статистические сводки, составленные знающими людьми и указывающие, какие отрасли труда наиболее необходимы в данной местности и какие обстоятельства могут мешать тому или другому разряду занятий.

В течение известного числа дней, назначенных для переворота, и неизбежно последующей за ним сумятицы, каждый индивидуум должен примкнуть к той или иной рабочей артели по собственному выбору... Все оставшиеся отдельно и не примкнувшие к рабочим группам без уважительных причин не имеют права доступа ни в общественные столовые, ни в общественные спальни, ни в какие-либо другие здания, предназначенные для удовлетворения разных потребностей работников-братьев или содержащие готовую продукцию и материалы, продовольствие и орудия, предназначаемые для всех членов установившегося рабочего общества; одним словом, тот, кто не примкнул без уважительных причин к артели, остается без средств к существованию. Для него закрыты будут все дороги, все средства сообщения, останется только один выход: или к труду, или к смерти.

Комментируя этот пассаж и нечаевский принцип «производить для общества как можно более, и потреблять как можно меньше», Маркс и Энгельс в брошюре «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих. Доклад и документы, опубликованные по постановлению Гаагского конгресса Интернационала» иронически замечали:

... Какой прекрасный образчик казарменного коммунизма! Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет»

Сложно сказать, насколько Ленин проникся нечаевскими идеями (нечаевские писания часто были первыми книгами на столе тех кто в итоге «уходил в революцию»), а насколько политика первых лет советской власти была вызвана бедственно-отчаянным положением страны пережившей Первую мировую войну, а потом сразу и Гражданскую, закончившуюся полной разрухой и разорением страны. Но нет никаких сомнений в том, что Сталин не только продолжил ленинскую политику «производить для общества как можно более, и потреблять как можно меньше», но и до предела усилил ее, чем вызвал резкое обострение социальной и классовой борьбы. Его тезис об «усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму» с точки зрения марксизма безумен, и может быть верен только в одном случае. Если политика «социалистического» государства такова, что она вызывает постоянный и усиливающийся отход народных масс от такого правительства и переход их в стан оппозиции. То есть, если государственная политика АНТИНАРОДНА по сути своей.

Нет слов, первые сорок лет советского государства — сплошная цепь бедствий и войн, когда низкий уровень потребления был просто объективной данностью, с этим вряд ли что-то можно было сделать. Но вынужденные обстоятельства — стали в итоге постоянными, некоей базовой особенностью строя, вызвав десятки и сотни диких, не имеющих уже разумного объяснения ограничений. Колхозник не имеет права иметь лошадь — это еще в восьмидесятые. На одной шестой части суши и при перманентном дефиците продовольствия — горожанам выдавали «мичуринские» участки в три сотки, и строго следили, чтобы там не строили капитальные дома. Если у тебя была квартира — ты не имел права иметь еще дом в деревне. Вся советская одежда должна была быть скромной и неяркой. Ну, может если яркой — то, по крайней мере, скромной — уж точно.