Набегавшее течение прижимало флаер к скале, острый край стреловидного крыла царапал по камню, прямо по нижней челюсти гранитного пса. С усилием толкая вперед скользкий от влаги корпус, Блейд пробирался у самого утеса, под низко нависшим козырьком - широким "собачьим носом". Грид пыхтел с другой стороны, там было глубже, и он шел по пояс в воде.

Вдруг оба они почувствовали, как течение, подхватив флаер, потащило его от берега Блейд уцепился за высокий порожек, готовясь нырнуть под колпак. Грид, согнув колени, стоял с другой стороны, ухватившись левой рукой за спинку кресла и придерживая правой полуоткрытую дверь, нижняя половина туловища трога уже была в кабине. Неожиданно он выпрямился, задрав голову вверх - видимо, хотел бросить последний взгляд на стремительно убегавший берег.

И в следующий миг стрела, чиркнув по верху фонаря кремневым наконечником, вонзилась ему в шею.

Со сдавленным криком Грид покачнулся, схватив обеими руками древко; какой-то миг тело его балансировало на пороге, готовое рухнуть в поток. Блейд, сильно дернув веревку, втащил трога внутрь и одновременно сам перевалился в кабину. Резкая боль пронзила левую икру; скосив глаза, он увидел, что из его ноги, пониже колена, тоже торчит стрела. Затем рой снарядов вспенил воду в нескольких ярдах от суденышка, но через десяток секунд надежная преграда пятисотфутовой ширины пролегла между ним и лучниками.

Заскрипев зубами от боли, горечи и унижения, Блейд погрозил берегу кулаком. Эти твари все-таки выследили их! Подобрались сверху, с макушки утеса, и пустили в ход луки и пращи! Как бы он хотел очутиться сейчас среди этого стада - с франом и мечом в руках! Злые бессильные слезы жгли глаза, из груди вырвалось глухое звериное рычание.

Через секунду он успокоился. Столь сильные эмоции были наследством Рахи; они приходили от его молодого крепкого тела, еще не знавшего ран - во всяком случае, не в таком количестве, какое накопил Ричард Блейд за три десятилетия службы в спецотделе МИ6А. Но с Рахи было давно покончено, и его наследник, подтянув колени, уселся в кресло и начал спокойно взвешивать свои потери.

Первым делом он, стиснув челюсти, вырвал из ноги стрелу, стараясь не думать о чешуйках кремня, наверняка застрявших в ране. Затем Блейд бросил взгляд вперед. Течение уже протащило их мимо второго островка и миль на десять по курсу не было видно никаких препятствий. Так, значит, у него есть как минимум четверть часа...

Он развязал веревку на поясе, отрезал кинжалом кусок футовой длины и быстро наложил жгут повыше раны, из которой толчками била кровь. Затем склонился над Гридом - тот, запрокинув голову, лежал рядом в кресле.

Дела молодого трога были плохи. Безнадежны, если говорить начистоту. Стрела попала в правую половину шеи, наполовину перерезав горло и проткнув мышечные ткани; кремневый наконечник вышел на два пальца под самым затылком. Возможно, в лондонских клиниках сумели бы спасти юноше жизнь; Блейд же мог только продлить его агонию.

Тем не менее он срезал древко у самой кожи, потом, положив голову Грида себе на колено лицом вниз, сделал концом кинжала крестообразный надрез около кремневого острия и запустил пальцы в страшную рану. Юноша слабо дернулся, но сознание уже покинуло его. Блейд нащупал закраину наконечника, сжал ее покрепче и резко дернул, протаскивая через живую еще плоть камень и дерево. Грид захрипел; поток крови выплеснулся из сквозной раны.

Бормоча проклятья 11 стараясь зажать широкой ладонью входное и выходное отверстия, странник другой рукой отодрал длинный лоскут от своей набедренной повязки и начал заматывать им шею трога. Ткань сразу набухла кровью, потом кровотечение как будто приостановилось. Блейд стащил с бедер остатки мокрой ткани, выжал ее и обмотал вокруг шеи Грида в пять или шесть слоев. Затем он достал из мешка свою рубаху, разорвал ее на бинты и занялся собственной ногой.

Ему надо было в ближайший час найти безопасное убежище, необитаемый островок, на котором можно было бы отсидеться три-четыре дня. Он не сомневался, что Грид умрет - удивительно, как трог не погиб сразу же! И он не питал иллюзий насчет своего ранения. Стрела пробила мягкую часть икры, не задев ни кости, ни связки; в другой ситуации он просто забинтовал бы эту дырку и забыл о ней. Но сейчас его плоть ужалил кремневый наконечник, и Блейд хорошо представлял все ужасающие последствия случившегося.

Троги никогда не пользовались отравленными стрелами; в том не было нужды. Любая рана, нанесенная кремневым оружием - наконечником стрелы, копья или лезвием топора, - вскоре воспалялась из-за мельчайших чешуек камня, отщепившихся при ударе и проникших в плоть. Дальнейшее было делом случая - либо живая ткань отторгала инородные тела и воспаление проходило, либо пораженные ткани начинали гноиться. Гангрена и смерть - тут не имелось другого исхода.

Припомнив действия шамана Касса в подобных случаях, Блейд разжевал сухой лишайник, размотал повязку на ноге и, морщась, затолкал жидкую кашицу поглубже в рану. Затем он снова туго забинтовал икру.

Прошел час Грид тихо хрипел рядом, из-под многослойной повязки текли струйки крови. И таким же кровавым цветом наливались тучи на западе. Солнце садилось. Блейд был теперь на тридцать миль ближе к устью Зеленого Потока, и с каждой минутой гаснущего света его шансы на спасение падали. Он открыл дверцу, привстал и высунулся из кабины, стараясь не опираться на больную ногу. Все-таки лишних два фута высоты... может, удастся разглядеть что-нибудь подходящее.

И он разглядел.

Впереди, милях в десяти, горизонт словно заворачивался кверху ровной синевато-серой полосой. Эта кайма, озаренная алым светом заходящего солнца, тянулась налево и направо сколько хватало глаз; казалось, она уходит в бесконечность. Небесный купол, уже подернувшийся фиолетовым, опирался на нее, словно на нерушимое основание из сизой стали; и первые звезды робко поднимались над этим бескрайним, необъятным, замершим в безмолвном спокойствии и мощи монолитом.