— Сын баловался, — как бы нехотя произнес лесник, хотя я ровным счетом ничего не спросил у него о портрете.

— Ваш сын художник?

— Нет, бригадиром в Брянском депо работает. Неподалеку тут.

«Тут. Тут. Тут.», — неожиданно донеслось из-под занавешенной марлей загнетки.

— Шпак, скворец по-вашему, — пояснил.

Потом из-под загнетки послышалось нечто, похожее на стрекотание швейной машины, потом еще что-то. Признаться, раньше я не замечал таких способностей за скворцами, и поведение птицы показалось мне несколько странным.

— Ишь, старается, — улыбнулся лесник прислушиваясь. — А ну ка, Козырь, ходи сюда — позвал он.

Скворец не заставил себя долго просить. Он спрыгнул на пол и бочком подскочил к блюдцу, из которого жадно лакала молоко большая рыжая кошка. Кошка выглядела свирепо, и по всем правилам ей полагалось немедленно схватить скворца. Но в этом доме животные жили, очевидно, по каким-то другим законам, ибо кошка не проявила никаких агрессивных намерений и даже чуть-чуть отодвинулась, чтобы дать место птице.

Лесник тем временем накрывал на стол. Не вставая, на ощупь он достал из шкафчика начатую поллитровку и, несмотря на мои протесты, впрочем, довольно слабые, налил две стопки.

— Вы где располагаете жить — тут или же в клети? — спросил он, опорожнив чарку и вкусно крякнув.

— Как вам сказать… А где бабка спит?

Лесник усмехнулся. — Все-таки боитесь?.. В доме спит, только на другой половине, за сенцами.

— Тогда лучше в клети, — смалодушничал я.

— И то правда, спокойнее будет, — согласился хозяин и зачем-то взглянул на портрет, висевший над приемником.

Клеть была маленькая, квадратная, с маленьким, тоже квадратным оконцем. По полу кто-то разбросал аир, который лесник называл явором. Явор пахнул терпко и горьковато, но к этому запаху я привык с детства, и он меня не тревожил.

Лесник принес одеяло, помог установить раскладушку и, пожелав доброй ночи, оставил меня наедине с мыслями о доме, в который я попал. Впрочем, размышлять долго не пришлось. Молодость и усталость взяли свое, и я заснул под звуки не то настоящей, не то приснившейся странной песни без слов.

Утром меня разбудило ударившее в глаза солнце и тот же самый мотив, который я слышал засыпая. Я посмотрел в оконце. Было, очевидно, очень рано. Блестела на траве роса, предвещая еще один знойный, ясный день. Горланил и громко хлопал крыльями рыжий петух, от избытка чувств взобравшийся на прясло. Рядом сидел и чистил отливающие металлической чернью перья знакомый шпак Козырь. Может быть, это он пел песню?

Сомнения разрешились, когда я увидел, как из близкого леса выбежала худенькая, неуклюжая девушка, босая, в трусах и майке, с полотенцем в руках. Я сразу же узнал ее. Она показалась мне еще менее привлекательной, чем на портрете: широкий рот, неправильный нос, рыжие волосы, веснушки, несмотря на то, что весна давно прошла, те же выпирающие ключицы, и только, может быть, глаза, неожиданно большие и темные, да низкий, необычного тембра голос скрашивали безрадостное впечатление. Я подумал, что жить ей, наверное, очень трудно.

Некрасивая девушка юркнула в дом и буквально через минуту вышла оттуда в сарафане, босоножках, косынке, с деревянным ящичком, на ремешке перекинутом через плечо. Когда, напевая все тот же незнакомый мотив, она скрылась за деревьями, я не испытал ни сожаления, ни любопытства. «Значит, она тоже здесь живет», — подумал я и почему-то вспомнил невеселый взгляд лесника, брошенный на портрет, написанный маслом.

Дом просыпался. Через двор к сараю засеменила старуха в том же черном платье, с подойником в руке. Позевывая, вышел на крыльцо лесник. Я тоже решил выйти: снял с пробоя крючок и распахнул дверь клети.

— Чего встали так рано? — приветствовал меня лесник.

— Разве ж это рано? Последним поднялся.

— Значит, и Вивею нашу уже видали?

— Это вы про рыжую девушку?

— Да.

— Кто она, если не секрет?

— Зачем секрет? — в голосе лесника прозвучали досадливые нотки. — Студентка, в лесном институте занимается. У нас на кордоне практику проходит.

— Странное имя — Вивея. Некрасивое…

— Какой вид, такое и имя, — рассмеялся лесник.

Завтракали мы вдвоем. Иногда мимо раскрытой двери бесшумно проплывала черная тень старухи, но лесник не обращал на нее внимания: очевидно, он не хотел меня тревожить.

— Значитца, вы партизанами нашими интересуетесь? — спросил он.

— Да, Парамон Петрович, интересуюсь.

И я рассказал, что приехал в их район в командировку от областного краеведческого музея. Фонды его недавно пополнились любительской фотографией. Человек, который ее принес, рассказал, что на снимке изображены партизаны, что действовали они исключительно дерзко и погибли в здешних местах возле разъезда Ключи. Мне предстояло по возможности восстановить их имена, а главное — собрать новые сведения о партизанском движении в лесном краю.