– Ты представляешь, в бассейне на шести дорожках никого нет. А я очень хочу поплавать. Ты не можешь минут через десять прийти и меня покараулить, одной страшно, вдруг закроют!

– Хорошо, приду. Посмотрю, где отдыхает остальной народ.

Оказалось, что остальной народ плавно перетек с первого этажа на шестой в ресторан Бельвью и там пьет пиво. Так они делали каждый вечер после ужина. Иногда в ресторане была культурная программа – то вечер танца, то вечер саксофона, то показ фильмов про Шварцвальд. Но непременным атрибутом программы было питие светлого и темного пива.

Прочитав вечером призыв к отъезжающим и расписание утренних мероприятий, мы легли спать пораньше, завели будильники на 5.30, а вещи максимально постарались уложить в походные сумки.

– Ниночка, сумки выставим за дверь?

– Думаю, что с первого этажа сами донесем сумки на колесиках.

– Давай до завтрака, чтобы потом налегке спуститься к автобусу.

Так и сделали. Я спускалась с одного марша лесенки первой, тяжеленькую сумку прижимала к боку, чтобы видеть ступеньки. Нина шла за мной, сумку почему-то держала перед собой, что ее и погубило. Когда я остановилась на повороте, сзади раздался страшный грохот. У меня было впечатление, что треснула стена. В испуге оглянулась. Растянувшись плашмя во весь рост, головой упершись в стенку, на ступенях лежала моя подруга и не шевелилась. Тут же к ней кинулись несколько человек и осторожно попытались ее поднять. Я смотрела на ее лоб.

– Не разбила голову?

– Вас ист лоз?

Она медленно с помощью двух мужчин поднялась, чуть улыбнулась.

– Alles ist gut. Да-а, здорово я грохнулась. Из-за чемодана не заметила ступеньку, споткнулась.

На лбу справа была здоровая ссадина, из нее текла кровь. Правая бровь быстро распухала.

– А руки-ноги как?

– Кажется, я сломала правую руку, я ею упиралась, когда падала. И коленки расшибла, но брюки смягчили удар.

Рука шевелилась, ноги тоже, поэтому мы в окружении сочувствующих немцев спустились в ресторан, чтобы перекусить перед длинной дорогой и взять с собой пару бутербродов. До того нашли в сумке пластыри, которые в четыре руки прикрепили травмированной подруге на лоб. Нина, надо отдать должное ее выдержке, смогла проглотить йогурт. Я, плохо соображая, бегала за булочками, салфетками, сыром, еще чем-то, что-то ела, а в голове тревожно билась мысль: как же она, бедная, будет без медицинской помощи сидеть целый день в автобусе? Надо же примочки делать, мазать чем-то, полежать! Мы ведь будем без движения, к тому же места в самом конце автобуса! Спутники охали, сочувствовали, но местами не поменялись. Так мы и сидели весь день на последнем сидении. Может, это было к лучшему, никто с оханьем не наблюдал заплывающий Нинин глаз, который через несколько часов был окружен черным широким ореолом.

– Ничего, терпеть могу. Пальцы на руке шевелятся, но очень больно.

Всю дорогу она смазывала травмированные участки лица и конечностей мазями. Красивая дорога из Шварцвальда до центра страны, где должна была быть пересадка народа в другие машины, длилась часов семь. Пассажиры были оживлены приближением родных мест, обменивались последними впечатлениями о закончившемся отдыхе, договаривались о встречах в следующих отелях клуба 60+.

В три часа дня в городе Кассель в ожидании стояли семь таких же больших и красивых автобусов с пассажирами. Здесь происходила смена. Одни пассажиры из разных городов Германии ехали отдыхать в Марада отели, расположенные в разных уголках страны, другие – отдохнувшие возвращались в свои города. Все знали, когда будут на конечных пунктах, о чем сообщали детям и внукам. Только у нас, плохо понимающих немецкий язык, были сложности. В Берлин в этот день никто кроме нас не ехал, нас же могли довезти только до города Бамберга, оттуда следовало добираться самостоятельно.

В распечатке поездов, ее дала нам с собой дочка Нины, значилось три варианта стыковки электричек до Берлина, отходящих из Бамберга в 15, 17 и 19 часов. Мы появились у железнодорожного вокзала Бамберга в 19.15.

– Идем в information, там подберут поезда. Самим не справится, потому что нам нужны льготные поезда выходного дня, а их мало.

И подобрали. С двумя пересадками через какие-то незнакомые маленькие станции с прибытием в Берлин к полуночи. До отправления оставалось 40 минут, за это время следовало перекусить и найти платформу. Когда травмированная Нина случайно увидела в зеркале свое черное лицо, от испуга чуть не упала и кроме банана ничего не смогла взять в рот. Снять шкурку с банана пришлось мне, правая рука шевелилась с трудом.

В полупустом вагоне первого поезда нам удалось подремать полулежа, что вернуло силы для неожиданных дальнейших препятствий. Но о них пока мы не догадывались. Перед выходом из вагона я внимательно посмотрела в лист распечатки.

– Прибываем на вторую платформу. Наш следующий поезд должен отправиться с этой платформы через 40 минут. Хорошо, что никуда перемещаться не надо.

– Да уж, к другим платформам всегда ведут крутые лестницы, сначала вниз, потом вверх.

– Смотри, пассажиров не очень много на четырех платформах, а вокзал большущий.

Между тем темнело. Когда стрелка часов приближалась к нужной цифре 21.20, а до момента отправления осталось полминуты, мы вдруг обратили внимание, что кроме нас на платформе никого нет, поезда никто не ждал.

– На табло нет красной строки о нашем поезде, – заметила Нина.

– Представляешь, в расписании на платформе указано, что этот поезд ходит только зимой, тетка в information нас обманула. Иди на вокзал, выясняй, как добираться. Я постою с вещами.

Подруга похромала вниз – вверх и, наконец, подошла к вокзальным дверям. Дверь не открывалась.

– Иди к другой двери, – крикнула я и увидела, что Нина не может открыть ни одну из четырех дверей.

– Здесь написано, что вокзал закрывается в девять вечера. Двери закрыты, все окна темные, ни души на вокзале.

Тогда я, бросив вещи, перелезла через пути с целью изучить расписание электричек на последней пустой платформе. В этот миг раздался громкий мужской голос. Что он кричал по-немецки, я не поняла, но, во всяком случае, голос свидетельствовал о присутствии во тьме живого человека.