Он увидел Николая Ивановича и пошел к нему. Тот широко открытыми глазами смотрел на эту картину. Подъехал высокий рябой человек в чекмене — помощник султана, правителя Западной части, Айбасов, соскочил с коня:

— Эй, советник, что будем делать? У нас уже только две тысячи прошло!..

— Надо уговорить, объяснить букеевским киргизам, что ничего не грозит им от нового закона! — Николай Иванович был непохож на себя, говорил нервно, громким голосом.

— Э, как объяснишь, все идут и идут. — Айбасов махнул камчой. — Совсем не знаю, где им место давать. Колодцев мало, своим не хватает.

Лишь теперь увидев его, Николай Иванович повернулся в его сторону:

— Кто-то подлый слух распространяет среди букеевских киргизов. Будто закон об округах имеет в виду в военную службу их брать.

Люди Айбасова на лошадях принимали по эту сторону приходящее стадо. Не давая оседать на берегу, с гиканьем и свистом гнали они лошадей и овец далеко в степь. За ними, ругаясь, скакали букеевцы. Люди, как видно, сильно устали. Один старик, как переехал на эту сторону, так слез с коня и сел неподвижно на песок. Другой человек помоложе, как видно, сын, встал рядом, бесстрастно глядя в пыльное облако на том берегу.

Он подошел к ним, поздоровался:

— Хочу узнать, агай, почему букеевские люди уходят со своей земли?

Старик не отвечал. Его сын вздохнул:

— Орысы всех детей к попу будут забирать, кресты на шею вешать.

— Кто вам сказал об этом? — спросил он.

— Люди знают.

Он опять обратился к старику:

— Неправда это, агай. Я у самого Генерала служу. Нет у него такой бумаги!

— Орысами всех делать будут и в солдаты забирать. Люди знают! — твердо повторял другой букеевец.

Николай Иванович, слушавший разговор, беспомощно развел руками. Старик поднялся, подсаженный сыном, влез в седло и ехал дальше, даже не посмотрев в их сторону. С того берега напирали все сильней, и мост уже вовсе ушел под воду. Овцы поднимали вверх из воды морды. Запах спекшегося пота шел от помутневшей реки.

Со стороны дороги подъехала черная лаковая коляска. Ее сопровождали казаки. Кто-то в статском мундире сошел, встал на берегу, глядя на поспешно убегающих с того берега букеевцев. То был действительный статский советник Красовский. Все вдруг сделалось ясно.

Между тем людей на том берегу прибавлялось. Казалось, вся Букеевская Орда тронулась в путь. Лошадей уже просто загоняли в реку, и они плыли, оставляя в воде длинные темные полосы. «Ой-бой!»-причитали женщины. Плакали дети. Красовский, постояв, сел опять в коляску и поехал вдоль реки, как видно, к другой переправе. Ссора его с Генералом обострилась до крайности. Евграф Степанович словно бы и не увидел их.

Всю дорогу от Урала стоял в ушах этот крик «Ой-бо-ой!» и Евграф Степанович все находился перед глазами. Понятно было, откуда шли панические разговоры среди букеевцев. Для того и забрали дело от Генерала. В правлении тихо говорили, что от особой службы состоит в доверенности действительный статский советник Красовский. Даже и к слухам эта служба имеет отношение…

Генерал, когда пришел он прощаться, встал. Недолго постоял так, молча пожал ему руку. У Варфоломея Егоровича, который был при том, брови удивленно полезли вверх.

— Ведь то высшая милость в российском обиходе, коли старший в виду младшего с места встает, — сказал уже в коридоре делопроизводитель, задумчиво качая головой. — Я же тебе, Ибрагим… Одним словом, давай поцелую тебя!

Голос у старика дрогнул. И он тоже, упираясь щекой в вытертое, знакомо пахнущее пылью и чернилами сукно на груди Варфоломея Егоровича, почувствовал в глазах влажность. Каким-то образом стал близким ему и этот человек…

У учителя Алатырцева сидел лишь сосед Куров и капитан Андриевский. Видно, опять перессорились они. Капитан саркастически кривил губы, а коллежский советник мелко постукивал пальцами по столу.

— Что ж, желаю вам, Ибрагим э-э… Алексеевич, полезной службы отечеству. — Иван Анемподистович Куров прощался, как и говорил всегда, официально, как бы не от себя, а от некоей невидимой множественности. — Надеемся, что не посрамите доверия в новом поприще.

Капитан Андриевский ограничился лишь крепким пожатием, так что рука на миг занемела:

— Всего доброго вам, господин Алтынсарин. Думаю, что свидимся. По службе бываю в линейных укреплениях.

— Вот мы и товарищи с вами, Алтынсарин. — Арсений Михайлович Алатырцев вздохнул. — Не знаю, дает ли полное удовлетворение роль учителя в жизни. Не о том я думал, когда вступал в нее. И сейчас сомневаюсь, достиг ли чего замечательного в сей роли.

Он молчал, слишком взволнованный, чтобы говорить. Некий неизвестный, кто «оказывает ему доверие», а этот слабый грудью человек с тонким красивым лицом ждал от него чего-то необычного.