Шрифт:
В большой комнате пахло краской. Четверо мальчиков сидели в ряд за столом, положив перед собой розданные им тетради. Большая медная чернильница стояла посредине. Гребнев, топивший печку, опустил руки и встал в стороне.
Он прошел, остановился с другой стороны стола, еще не зная, что будет делать. Дети ждали, глядя на него. Рука его потянулась к книге, открыла ее, хоть ему и не надо было туда смотреть.
У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том…Он читал, зная, что не понимают они слов. Четыре пары черных блестящих глаз смотрели на него, и далеко вверх были вытянуты тонкие детские шеи.
Там русский дух… там Русью пахнет!Он задержался на мгновенье, глядя через головы детей на что-то ясно видное ему.
В последний урок, поручив детям списывать в тетради нарисованные на доске палочки и оставив Гребневу часы, он уехал за пять верст в степь. Вовсе и не видно уже стало укрепления. Пустая степь, ограниченная линией окоёма, была вокруг. И вдруг звон раздался в воздухе. Слышалось так, как будто и не было никакого расстояния. Он правильно выбрал этот колокол в оренбургской лавке…
«18 ноября 1860 года. Укрепление Оренбургское. Доброжелательнейший Николай Иванович… С мыслью, нет ли каких писем из Оренбурга от моих товарищей и от вас, поспешно протянул руку казаку, который тотчас вручил мне книгу, в которой вижу, к негодованию моему, конверт казенный. С каким-то стесненным и отвлеченным сердцем бросил пакет на стол и, подписавшись в книгу о получении, преравнодушно принялся опять слушать пение. На другой уже день распечатал конверт — и боже, какое диво! — вижу Ваш почерк, и первыми бросились в глаза начальные слова: «Душа моя Ибраш». Я был тут, поверьте, вне себя от радости…» [67]
67
Письма И. Алтынсарина.
Да, как раз находились у него султан Сейдалин, второй Мамажан и еще казахи из степи. С ними приехал местный акын. Весь вечер слушали они казахское пение. Рассказывали, что раньше комендант не пускал в укрепление казахов. С его же поселением здесь люди говорили, что едут к нему…
Что еще можно написать Николаю Ивановичу? Про то, как Краманенков всякий раз ходит вокруг его дома, стремясь что-то увидеть. Особая клеенчатая тетрадь имеется у квартирмейстера, куда пишет тот замечаемые у других провинности. Все боятся этой тетради, и офицеры тут не ходят друг к другу в гости. Разговор у них лишь о том, кому предстоит повышение в чине. И еще что при разводе пьяный сотник Носков упал посреди плаца с лошади.
Тот же Краманенков подошел к нему осенью со своей медовой улыбкой:
— Не замечали вы, господин Алтынсарин, некую странность в прапорщике Горбунове? На девке своей женился и в Оренбург привез. Граф Перовский его сюда и прислал подальше от глаз.
В Оренбурге он слышал эту историю и сейчас пожал плечами.
— И подпоручик Петлин, доложу я вам. — Краманенков придвинулся к самому его уху, зашептал:- Держитесь подальше от него. В клинике лечился от расстройства сознания. Мало что ему в голову попадет!..
Он отодвинулся, а интендантский офицер взял его мягко за рукав:
— Извольте заходить ко мне на огонек. Чайку попить, то да се…
«С самого приезда моего в укрепление я был зрителем одних неприятностей, подлостей, кляуз. Но меня, сколько бы ни втирали в них, бог до сих пор спасает. Училища здесь нет, его не будет до следующей весны. Я формально просил Барона, чтобы он отвел квартиру какую-нибудь для обучающихся до осуществления школы, чтобы не остудить на первое время горячих желаний здешних киргизов отдавать мне для обучения детей своих. Но, к сожалению, просьба моя не имела от Барона хорошего результата… Впрочем, у меня теперь трое учеников, которые живут со мною вместе…
Екатерине Степановне мое нижайшее почтение и поклон. Товарищам моим не кланяйтесь, они не люди, а скоты. Это им передайте…»
Что же, могли бы Миргалей Бахтияров или Кулубеков написать ему хоть короткое письмо. Он представил, как обиженно хлопает Бахтияров своими красивыми глазами, услышав это мнение от Николая Ивановича, и улыбнулся.
Ночью ему снилось лукоморье и огромный зеленый дуб с цепью, перекинутой с одной ветки на другую. Он и не знал, что это такое — лукоморье, и только много чистой светлой воды было кругом…
2
Люди стояли кучкой напротив дома: перевязанные платками бабы из поселка и отдельно офицерские жены. Жена прапорщика Горбунова стояла несколько в стороне. Проходящие мимо солдаты и обыватели останавливались, смотрели с удивлением в окна. Там, как в церкви, горели свечи и видна была елка, увешанная всякими игрушками. Слышалась гармонь и детское пение: «Станьте, детки, станьте в круг».
Мужик в сурчиной шапке и чистом праздничном полушубке задержался, покрутил головой: