Предтеча

Борис Годунов - герой русской истории, предтеча Великой смуты. На протяжении более чем четырёх столетий драма одного из рядовых смертных, ставшего Царём, вызывает непреходящий интерес. «Все щедроты и благодеяния правителя толковались в дурную сторону, а злые языки беспрестанно приписывали ему новые злодеяния». Предпринята попытка реабилитации личности Бориса Годунова. Предлагаемая работа пытается ответить на некоторые вопросы. Почему нам может быть интересно время правления Годунова? Почему мы не такие, как народы Запада и в чём наше отличие? Как образовалось крепостное право на Руси? Ответы лежат не столько в знании исторических фактов, сколько в понимании причин их возникновения. Так кем же был Годунов - умным правителем или злодеем?

“Не ропщите на своего правителя, ибо каждый народ достоин своего правителя”

Библия

Многие люди, и не только за рубежом, довольно скептически относятся к утверждениям некоторых российских политиков об исключительности России. Первобытный общинный строй в России образовался постепенно, эволюционируя из родового – самой примитивной стадии развития русского общества.

Историк Забелин доказал, что сущность русских славян – в родовом быте, определяющем весь ход становления государственности и особенности развития Московии. Государственность Древней Руси представляла собой простодушное и прямодушное наивное детство общественного развития. Понадобилось немало времени для создания нового типа государя, основа которой, и была заложена предками Ивана Грозного 1 . Новый тип создавался постепенно, шаг за шагом, под влиянием новых событий и жизненных начал и значительно отличался от становления государственности на Западе. Русь невольно защитила Европу от татарского нашествия, ибо татары боялись оставить её позади себя, благодаря чему у Западных стран появилась возможность развития, а наша страна была отброшена на три столетия из-за Татаро-монгольского Ига 2 .

Забелин 3 считал, что наше древнее общество сложилось путем непосредственного распространения, нарождения рода без участия каких-либо пришлых, чуждых ему элементов. Своеобразная сила нашего быта была так велика, что даже реформа Петра 4 оказалась во многом бессильной. Характер, существо и свойство нашей русской власти выражали быт, в котором род являлся единственным непосредственным источником и силой. Здесь можно вспомнить о варягах, но они были поглощены нашим обществом, ассимилированы силой его быта. Варяжское завоевание растворилось в нашем быту, почти не оставив следа. “… наша древняя власть была власть по преимуществу родовая. Где бы и в какой бы форме она не возникала, она везде и всегда была властью отеческою со всеми своими свойствами, с одной стороны, с непомерною жестокостью безотчетного произвола” [7], где не могло существовать даже малейшего понятия о каком-либо праве; а с другой – любовная родственность в отношениях всегда ставила её в непосредственные родственные, братские отношения к подвластной среде. “Такими свойствами нашей власти и самого быта определяется и особенное своеобразие нашей истории… Старшие идеализировали себя или свое общественное положение характером отцов, свою власть характером власти отеческой; младшие – подвластные идеализировали свое положение характером детей, вообще малолетних, несовершеннолетних”. [7] Смысл именно таких житейских отношений высказывался всюду и очень наглядно обнаруживал глубокие бытовые доисторические корни.

Для личности в таком быте просто не было места, да и сейчас мало что изменилось. Много ли от нас зависит в глобальном масштабе? О какой личности могла идти речь, если для общества существовал только родоначальник, в руках которого была власть во дворе-хозяйстве. Умирал родоначальник, на его место вступал старший, из остававшихся в живых, который и был владельцем и пользователем земского имущества. Отсюда и возникало равенство всех членов земщины. Это были не отдельные личности, которые не имели никакого значения, а дворы-хозяйства. Личность рассматривалась лишь с имущественной земской точки зрения, с точки зрения владения землёй. Наиболее независимое положение личность могла приобрести лишь разбогатев. Поэтому и выделялись несколько богатых, как бы аристократических родов, которые заправляли всеми делами общины. Так вот и выработалось вотчинное право (право владения землёй), а смерд всегда и везде оставался смердом. Тоже было и в Московском государстве Ивана Грозного, где существовало только равенство прав на землю. Забелин считал, что это и: “…составляло первозданную стихию русской народной жизни по всей русской земле. Эта-то стихия и сохранила русский народ от всех исторических и всяких вражеских напастей; она же создала и государство, именно как охрану и защиту от тех напастей”. [8]

Грустно, когда в обществе нет места для личности, как таковой, но, в конечном итоге стихия старшей воли, по Забелину, и была главным, начальным достоинством человеческой личности, на которой держалось всё общество, ею строилось наше государство Российское, выработалась государственная сила и стойкость народа. Именно такой характер власти стал господствующим в народном быту. Личности отдельного человека не осталось места, поскольку продолжительная опека воспитывала своеволие и самодурство. Забелин возлагал вину не на отсутствие образования, а на тяжёлое влияние Домостроя 5 , которое: “… до крайности сильно выработало, известные, нравственные сдержки всякой личной самостоятельности, – вот что именно воспитывало и развивало каждый личный характер и делало его с одной стороны робким, ребенком, дитятею, пред всякою силою, а с другой самовольным, своевольным, то есть самовластным пред всяким отсутствием силы. … В то время, о котором мы говорим образование бессильно. Старый наш предок жил в обществе ребенком и не имел ни малейших представлений о нравственной самостоятельности лица, на чём сосредоточивается всякое образование”. [7]

Мощные домостроевские сдержки довольно часто приводили к недовольству народа, выливающегося в жестокий бунт. С одной стороны, безграничное терпение населения, с другой – звериная злоба. Нет ли здесь противоречия? Ещё Пушкин 6 сказал: “Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!” [37] Здесь нет ничего противоречащего ни у Пушкина, ни у Забелина. “ Против лома нет приёма, если нет другого лома”. Бунт на Руси тоже национальная черта. Это средство простого народа обратить внимание тупой и неповоротливой власти на Руси с её хроническим нежеланием что-либо менять: “Эта-то опека и создавала тот тяжелый, душный мир, из которого вырваться было возможно только с силою богатыря. Она-то и производила богатырей необузданной воли; но не потому, что недоставало им переходного времени образования, или нравственной опеки общества, а потому что слишком эта воля была зануздана”. [8] Здесь вступает в силу естественный закон – крайность вызывает другую крайность. Отрицание самостоятельности человека в природе его нравственных дел, является отрицанием в нём самом его человеческих свойств, и он становится зверем, или, по Забелину – богатырем. Забелин совершенно справедливо считал, что, если есть общество, то есть и опека, и именно нравственная. Существо нравственной идеи русского человека заключалось в том, чтобы во имя родового идеала сдерживать до принижения нравственную свободу и нравственную самостоятельность личности. Полное всестороннее подчинение ума и воли этим началам было нравственностью века.

На Руси всё, в том числе и общество, крепко держалось родительской опеки, ей же строилось наше государство, выработалась эта необычайная государственная плотность и стойкость народа.

Раньше налоги платили со двора (с хозяйства), что принуждало семью жить одним двором. Даже в наши “лихие” девяностые семьи предпочитали выживать вместе. Родовым бытом было пронизано всё общество от княжеского Рюриковского рода 7 , для которого русская земля была таким же двором-хозяйством, до последнего крестьянского. Княжеские междоусобия были ничем иным, как борьба за пользование общим имуществом. На семейном начале выросла и личность, к чему стремилась вся наша история.

В западном обществе в основу бытового развития и в основу бытовой власти легли отношения завоевателей, дружинников или собственно право сильного, право личное. Властный человек всегда и везде чувствовал себя, как победитель, а подвластный – как побеждённый. Оба были чужими друг другу и на этой идее устанавливали свои отношения. Бытовой связью людей там руководили право, закон, а у нас, наоборот, вся бытовая связь людей основана на родственных отношениях, совокупности родни, где члены не разграничены своими правами. Родовое чувство, родовое начало, управлявшие нашим старым бытом, и есть, по Забелину, родовая идея, которая была творцом нашего единства, нашей народной силы, творцом всех наших народных добродетелей и всех наших народных напастей, государственных и общественных. Если западный властный человек, в средние века, чувствовал себя победителем, завоевателем, то наш властный человек даже и в девятнадцатом веке считал себя отцом-опекуном, смотрел на подвластных или вообще на меньших, подчиненных, как на малолетних, несовершеннолетних, недорослей в общественном смысле. Он не думал, как Пётр Великий, что он, прежде всего только первый, передовой слуга обществу. Он убеждён, подобно царю Алексею Михайловичу 8 , что для управляемого общества он отец-опекун, что его обязанности к обществу, права отеческие, опекунские, а не гражданские. Забелин сделал вывод, что в этом и ”… заключается все глубокое, коренное различие нашего востока от европейского запада; отсюда и различие истории, культуры, всей жизни, со всеми её понятиями и движениями”. [8]