На момент венчания на царство Фёдор Иоаннович был женат с 1580 года на сестре Бориса – Ирине44. Годуновы появились в Боярской думе, что укрепило положение Бориса при дворе Ивана Грозного, возведённого в боярский чин в 1578 году. Худородные Годуновы были младшей ветвью старинного московского боярского рода, шедшего от Захария Чета, хотя многие историки сомневаются в таком происхождении этого рода. Историк, журналист Емельянов-Лукьянчиков полагает, что Борис Годунов был праправнуком Захария Чета (основателя Ипатьевского монастыря) и правнуком Соломонии Сабуровой (Соломония Юрьевна 1490 –1542, первая жена Великого князя Василия III, канонизирована Русской православной церковью как святая София Суздальская). Версию, что Золотоордынский мурза Чет выехал на службу к Ивану Калите около 1330 года Емельянов-Лукьянчиков опровергает в “Загадках Ипатьевского монастыря” доказывая, что Чет не был татарином, но галичанином (Галицко-Волынское княжество). По другим источникам род Годуновых происходил от рода Зерно, но он – другая ветвь от Захария Чета. Они поднялись в царствование Грозного благодаря тому, что их Вяземское поместье отошло к опричнине 69 .

Борис и его сестра Ирина рано осиротели и воспитывались дядей – постельничим Ивана Грозного, с которым жили при царском дворе после 1564 года. В 1571 году Борис уже был дружкой царицы Марфы Собакиной 70 и женился на Марии 71 – дочери шефа опричников Малюты Скуратова-Бельского 72 , но сам Борис Годунов не был в списке опричников. Он начал свою службу стряпчим в походе “литовского короля”. В 1578 году стал кравчим и выиграл местническое дело с князем Сицким, поскольку его дед по службе был выше деда князя Сицкого.

Поводом для мятежа стал местнический спор между Богданом Бельским и казначеем, знатным боярином Петром Головиным и бывшим, пусть и в дальнем родстве, с Никитой Романовичем. Более ста лет по наследству Головиным передавалась должность царского казначея. Притязания худородного Бельского противоречили традициям, когда в первую очередь принимались родословные, а уж потом личные заслуги. После смерти Грозного бояре не смогли разрешить этот спор. В «Пискаревском летописце» 73 описывается мятеж в Москве 1584 года, случившийся ещё до венчания царевича Фёдора на царство, который усмирили пушками на площадях. “… боярин князь Иван Федорович Мстисловской с сыном со князем Федором да Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шереметевы и Головины, и иныя советники” [30] партии Годунова, “… Трубецкия, Щелкаловы и иныя их советники, и Богдан Бельской. И похотел Богдан быти болыпи казначея Петра Головина. И за Петра стал князь Иван Мстисловской с товарищи и все дворяне, а за Богдана – Годуновы. И за то сталася прека межу ими.” [30] Позднее Бориса обвинят в подстрекательстве к мятежу и последующем предательстве Бельского с целью использовать его действия как повод для его устранения. Дворяне хотели убить Богдана, дабы он “не утек к царе назад. И вражиим наветом некой от молодых детей боярских учал скакати из Большего города да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают. И народ всколебался весь без числа со всяким оружием. И Большого города ворота заперли. И народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти по них. И бояре межу собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от метежа”. [30]

В «Новом летописце» 74 главой одной из партий назван Борис Годунов «з дядьями и братьями», а «з другую сторону» указан первый аристократ князь Иван Фёдорович Мстиславский, а с ним Шуйские, Воротынские, Головины, и Колычевы, поддержанные «служивыми людьми» и «чернью московскою». «Новый летописец» обвинял в выступлении «чернь», приписав ей напрасные подозрения в том, что «будто Богдан Белской своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побитии и хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства своему советнику.» [33] От восставших “… чернь и ратныхъ Московскихъ людей: придоша съ великою силою и со оружиемъ къ городу…” [33] успели закрыть ворота Кремля, но москвичи с …”присташа къ черни Рязанцы Ляпоновы и Кикины и иныхъ городовъ дьти боярские и оборотиша царь-пушку ко фроловскимъ воротомъ и хотьша выбити ворота вонь…” [33] требовали выдачи Богдана Бельского, поскольку, по их мнению, тот “хочетъ известь царской корень и боярстае роды”. [33] Фёдор Иванович выслал к ним переговорщиков: князя Ивана Фёдоровича Мстиславского, Никиту Романовича Юрьева и думного дьяка Андрея Щелкалова 75 , велев сказать, что Бельский будет сослан в Нижний Новгород. Народ успокоился и все разошлись. “Шуринъ же царя Федора Борисъ Годуновъ мстя приходъ на Богдана Бьлского, прежереченныхъ Ляпуновыхъ и Кикиныхъ и иныхъ многихъ дьтей боярскихъ и многихъ посадцкихъ людей поимати повелъ и по городомъ по темницамъ розосла”. [33] В беспорядках погибло около 20 человек, и многие получили ранения.

Регентский совет, состоящий из представителей обеих партий, счёл необходимым сразу после смерти Ивана Васильевича приставить стражу к вдовствующей царице Марии Нагой55, царевичу Дмитрию и их родственникам. После смерти Иоанна Васильевича в Москве боялись народных волнений и боярских раздоров. Очевидно, что клан Нагих52 хотел захватить корону у Фёдора для малютки Дмитрия. Смуты, кроме описанного мятежа не случилось, но, на всякий случай возможных приспешников Нагих и людей, неугодных пятибоярщине 76 , выслали из Москвы или посадили в тюрьмы.

“Царь же Федоръ Ивановичъ отпусти брата своего царевича Дмитрея Ивановича съ матерью сь ево съ царицею съ Марьею Федоровною на удьлъ во градъ Углечь; съ нямъ же послалъ отца царицына бедна Нагова и братию и всьхъ Нагихъ, да съ нимъ же отпустилъ окаянную мамку ево Марию Волохову (мамкой звали Василисой Волоховой 77 ) да сына его Данилка да Микитку Качалова 78 ”. [33] Пашков 79 отмечает, что Царь Фёдор, нежно прощался с братом – младенцем, обливаясь слезами, а Платонов 80 пишет, что в Угличе Нагие ни в чём не ущемлялись. У них были хорошие отношения с московским двором, с которым они обменивались подарками на праздники. Однако, в «Новом летописце» можно прочесть: «По преставлении царя Ивана тое же нощи шурин царя Фёдора Ивановича Борис Фёдорович Годунов с своими советники возложи измену на Нагих и их поимаху и даша их за приставы: и иных же тут же многих поимаху, коих жаловал царь Иван, и розослаша их по городом, и иных по темницам, а иных за приставы, и домы их розориша, поместья и вотчины их роздаша». [33]

Заслуга высылки Нагих в Углич принадлежит пятибоярщине – Верховной Думе, которая выслала многих “услужников” Иоаннова, включая клеветников, “других заключила в темницы”.

Высылка Нагих с царевичем Дмитрием и свитой в его собственный удел – Углич, отданный ему ещё Иваном Грозным, происходила не так, как описано в “Новом летописце”. Летописцы не всегда имели возможности наблюдать жизнь Московии воочию, и пользовались не только правдивыми рассказами очевидцев, но и всевозможными слухами и домыслами, которыми была наводнена страна. А уж что касается “Нового летописца”, то это вообще отдельная песня. Боханов32 отмечает, что никакой «Варфоломеевской ночи35» в ближайшие часы после смерти – 18 (28) марта 1584 года Иоанна Грозного не было. Нагие отправились в Углич в удел царевича Дмитрия, завещанный ещё Иваном Грозным только 24 мая (3 июня) 1584 года не как ссыльные, а вполне комфортно со свитой и почётным эскортом из 200 стрельцов.

Митрополит Ростовский Филарет 81 был в польском плену с 1611 года, вернулся в Москву только в 14 (24) июня 1619 года и почти сразу же был возведён в сан Патриарха, став фактически соправителем государства, сын которого царь Михаил Фёдорович 82 слушался его во всём беспрекословно. Михаила провозгласили Царём в 1613 году на Земском соборе, которому «вся Земля Русская» присягнула на верность. Филарета рядом не было. В Утверждённой грамоте об избрании на Московское государство Михаила Фёдоровича Романова, составленной в мае 1613 года и подписанной всеми церковными Иерархами и прочими «большими людьми», – нет тех интерпретаций событий, касающихся личности Годунова и которые возникнут позже, после возвращения Филарета в Москву. Грамота начинается с утверждения, что верховная власть установлена на Руси Божьим Промыслом, и далее перечисляются все «славные» имена «скипетродержателей Российского царствия», начиная с князя Рюрика7. В документе нет выпадов против Бориса Годунова. Он там преподносится как законный Самодержец всея Руси. Ничего ни о каких «злодеяниях» в Грамоте не говорится, иначе вряд ли там нашлись бы столь благоприятные слова для «Царя-злодея», каковым его представлял Митрополит, а затем Патриарх Филарет. Романовы, после возвращения Филарета из польского плена в Москву летом 1619 года, начали переписывать историю страны. По приказу Филарета все документы свезли в Москву, где был произведён тщательный отбор и уничтожено всё, порочащее действия рода Романовых. Кстати, подобная выемка документов была и при Петре I4. Историки же пользовались лишь тем, что осталось, и было доступным. Современные историки совершили самый настоящий подвиг, когда сумели отделить “зёрна от плевел” и попытались восстановить истину при тщательном сличении сохранившихся документов. Хотя некоторые из них просто переписывали чужие авторитетные мнения, особенно касающиеся личности Бориса Годунова, что, в общем то не удивительно, ибо летописцы вслед за молвой очень редко положительно отзывались о его деяниях. Любые слухи легко распространяются, особенно в отсутствие газет, телевидения и светской литературы, чем и пользовалась боярская оппозиция, которая все положительные деяния Годунова объясняла лишь его властолюбием, меркантильными интересами и желанием возвыситься над обществом. Впоследствии, это повторяли и историки. Только у Боханова можно встретить более или менее заслуживающую внимания историю и мотивы создания “Нового летописца”. Почти вся историография прямо или косвенно указывает на основных виновников возникновения смуты 83 – братьев Романовых – Никитичах, как звали их в народе. Никита Юрьевич Романов (он же Юрьев – Захарьин) был родным дядей Ивану Грозному по матери. Стало быть, Романовы были ему ближайшие родственники и кому, как не им было претендовать на трон при недееспособном Фёдоре и незаконнорожденном Дмитрии. Боханов отмечает, что умному и деятельному Филарету нужна была угодная Романовым, но в первую очередь ему самому, история с таким взглядом на ход событий, где бы не было места личным отступлениям и клятвопреступлениям, и в которой бы обвинялись во всех бедах страны, особенно в годы Великой смуты, Борис Годунов и его сторонники. Филарет, произведший выемку почти всех документов смутного времени, изложил свою концепцию описываемых исторических событий свода в упомянутой ранее книге, называемой «Новый летописец». Будучи написанной около 1630 года, она фактически стала «официальной историей», утверждавшей «единственно правильный взгляд» на государственные дела смутного времени с непререкаемыми оценками всем деятелям. В настоящее время в историографии прочно утвердился тезис, что «Новый летописец» создавался при инициировании и непосредственном участии Патриарха Филарета, тем не менее, почти все последующие историки буквально дословно воспроизводили пассажи из текста «Нового летописца». В нём отсутствуют «сомнительные» страницы биографии Фёдора-Филарета и его родни, но зато в избытке присутствуют гневные эскапады по адресу неугодных им лиц и, особенно, Бориса Годунова, который представлен чуть ли не главным злодеем Русской истории описываемого периода. Иногда невольно возникает впечатление, что в «Новом летописце» в этом и есть одна из основных целей его составителей. Вообще, весь «Новый летописец» настроен крайне критически по отношению к Борису Годунову и в описаниях событий до Углича, и после. Летописец пишет о коварных планах и злобных намерениях, как будто Фёдор-Филарет и иже с ним исповедовали Годунова. Будто-бы он открывал им то, что у него «лежало на сердце» и тайно хранилось в глубине души. Поскольку до нас дошло очень мало достоверных свидетельств, раскрывающих истинное положение вещей, особенно касающихся Бориса Годунова и эпохи его правления, историки руководствовались материалами, обнаруженными через годы и десятилетия. Дела правителя подвергаются осуждению и хуле в отсутствии мотивации и конкретных доказательств. Зато во множестве циркулируют домыслы, уверенно выдаваемые за «тайные намерения» Бориса Годунова. Пожалуй, только Краевский 84 относился к Борису Годунову с должным пиететом. Карамзину21, несмотря на его желание быть объективным к Годунову, не удалось избавиться от предубеждения окружающих и очистить деятельность Бориса от наговоров, тем более что Карамзин был под влиянием мнения царствующих Романовых. А между тем Годунов не был виноват в истории с Нагими, сосланных регентами после смерти Грозного, но негативное отношение к нему начало проявляться задолго до того, как он стал правителем при Фёдоре. Ах, если бы не его худородство. По мнению Платонова действия Бориса против Нагих обычно воспринимаются как личная месть. Какая злая судьба была у Годунова!