Мисс Берил хотела сказать, что не знает ответа и на этот вопрос, как вдруг ее осенило.

– А откуда ты знаешь, что ее зовут Джойс?

Миссис Грубер застыла. Как ни осторожничала, все равно проболталась.

– Мне надо идти, – сказала миссис Грубер. – У меня звонит телефон.

– Ты говоришь по телефону, – указала мисс Берил. – Он не может звонить.

– Я имела в виду, в дверь звонят, – поправилась миссис Грубер и повесила трубку.

Мисс Берил тоже повесила трубку, но, задумавшись, задержала на ней ладонь. По крайней мере, теперь она точно знает, кто на нее стучит. А то она уже опасалась, что это Салли. Советчики ее разошлись в этом вопросе – впрочем, как и во всех прочих. Клайв-старший разделял уверенность сына в том, что Салли годами ее дурачит, Инструктор Эд уверял, что Салли ее не предаст, даже нашептывал подозрения о Клайве-младшем, и мисс Берил, к своему стыду, к ним прислушивалась. Но теперь мисс Берил узнала правду – и не сдержала улыбки.

– Что, съел? – сказала она Клайву-старшему.

Клайв-старший за стеклом имел сконфуженный вид.

Рука мисс Берил по-прежнему лежала на трубке, когда зазвонил телефон.

– За дверью никого не оказалось, – сообщила ей миссис Грубер, точно великую тайну. – Ничего не понимаю. Я же слышала звонок.

– Знаешь, как это называется? – зловеще сказала мисс Берил и подмигнула Инструктору Эду.

Миссис Грубер сглотнула.

– Как? – с опаской спросила она.

– Тебя фраппировали.

Рут пребывала в добром расположении духа и сама не понимала почему. Ведь только вчера – в День благодарения, не когда-нибудь – настроение у нее было хуже некуда. Дела шли настолько паршиво, что она даже позвонила Салли, надеясь, что он ее развеселит. Чего не сделаешь от отчаяния. За столько лет она должна была понять, что Салли, скорее, умеет поддерживать уже имеющееся хорошее настроение, чем вытаскивать из уныния. Он слишком честен, чтобы заставлять человека почувствовать себя лучше, чем тот чувствовал себя до общения с ним.

Неудивительно, что сегодня, когда настроение Рут улучшилось, ей потребовался именно Салли, вчера не сумевший ее утешить. Сегодня ее не раздражало ничего – кроме, конечно, аляповатого интерьера мотеля, грязного душа и того факта, что Салли уснул почти сразу же после секса, первого за несколько месяцев. Когда она вышла из душа, обернувшись гостиничным полотенцем, Салли мирно храпел, глаза его были полуоткрыты, но виднелись только белки. На дворе конец ноября, однако у Салли до сих пор не сошел летний загар, неизменно вызывавший у Рут улыбку, – лицо, шея, предплечья коричневые, почти черные от солнца и ветра, остальное тело белое до прозрачности. Салли всегда отличался странной застенчивостью и перед тем, как заснуть, потрудился натянуть на себя одеяло. Голову он откинул на спинку кровати, руки сцепил в замок за головой, по всей вероятности рассчитывая, что в такой позе не уснет, но его все равно сморило. Рут тронуло, что Салли пытался не заснуть, несмотря на сильную усталость, – порой у него случались приступы галантности. Она понимала, что сна ему не хватает больше, чем секса.

Ей же самой не хватало именно секса. Мужу она давно отказывала в супружеских привилегиях – впрочем, он этого даже не замечал. Может, у него была другая женщина, но Рут в этом сомневалась. По ее мнению, Зак из тех мужчин, кого с возрастом все больше тянет к целибату, точно воздержание – старое удобное кресло, которое приняло форму твоего тела и встать с которого куда сложнее, чем лечь. Рут подозревала, что мужу нет никакого дела до ее романа с Салли. Если Зака как следует раззадорить, он способен на ревность, но по-настоящему его волновало только одно – не выглядеть дураком. Рут догадывалась, что Заку хотелось бы, чтобы ему раз и навсегда перестали говорить про нее и Салли, тогда он продолжил бы изображать неведение. Он изображал неведение так же убедительно, как лень, и его притворство было не отличить от настоящей лени.

После двух с половиной месяцев “хорошего поведения” Рут отчаянно нуждалась в сексе, и то, что сегодня они с Салли занимались любовью, порадовало ее, но, увы, не удовлетворило. Она надеялась, что маятник их романа качнется в обратную сторону и воздержание лишь распалит обоюдную страсть. Ее охватила такая нежность к спящему Салли, что она даже задумалась, не принять ли и впрямь его предложение выйти замуж, – интересно, как им жилось бы? Но размышлять об этом – верный способ испортить себе настроение, а Рут твердо решила, что этому не бывать. Она отпустила полотенце – оно упало на пол, – осторожно откинула одеяло и принялась гладить Салли, его веки затрепетали, хотя он продолжал храпеть. Наконец он открыл глаза – он никогда их полностью не закрывал, даже во сне, – и улыбнулся Рут.

– А, это ты, – сказал он.

– Да, это я, – ответила Рут. – Смотри, что у меня есть.

Салли закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Надеюсь, ты не рассчитываешь на продолжение. Мне все-таки шестьдесят. Я уже не могу два раза подряд.

– Очень жаль, – сказала Рут. – Я, кстати, подумала над твоим предложением.

– Каким?

– Вчерашним. Ты просил меня выйти за тебя замуж.

Салли задумался, вспоминая.

– Не просил, – наконец сказал он. – Я спросил, почему мы не женаты. Я знал, что этому есть веская причина. Просто забыл, какая именно.

Рут все гладила Салли.

– Я помню иначе.

– Нет, если ты настаиваешь, – Салли окончательно проснулся, – я, конечно, женюсь на тебе. Ты одна из самых красивых зрелых женщин Бата. Ай!

– Возьми свои слова обратно.

– Ты одна из не самых красивых зрелых женщин Бата? Снова ай.

– Знаешь что? – спросила Рут. – По-моему, тебе просто нравится боль.

– Только не трогай мое больное колено, – предупредил он. – Мне нравится только та боль, которую можно вытерпеть.