Шрифт:
Сэм вернулся к семье в Боулдер, а я, перед тем как сделать предложение Трейе, очень хотел, чтобы они с Сэмом посмотрели друг на друга. Поэтому по дороге в Аспен, где я должен был познакомиться с семьей Трейи, мы сделали остановку в Боулдере. Поговорив с Трейей чуть больше пяти минут, Сэм утащил меня в сторонку и сказал:
– Я не просто одобряю. Я не пойму, как тебе удалось ей понравиться.
В тот же вечер у выхода из ресторана «Руди» на Перл-стрит я сделал Трейе предложение. Она ответила коротко: «Если бы ты не сделал мне предложения, я бы сама его сделала».
Я еще раньше планировала приезд в Колорадо к родителям. Хотя мы с Кеном знали друг друга не больше двух недель, я отчаянно хотела, чтобы он с ними познакомился. Мы решили совместить деловую поездку в издательство Shambhala в Боулдере с визитом в Аспен. Я вылетела раньше и, решительно отбросив предусмотрительность, провела три дня, настойчиво рассказывая родителям и старым друзьям о чудесном, уникальном, совершенно неотразимом мужчине. Мне было неважно, что они обо мне подумают, хотя я в жизни ни разу не рассказывала о мужчинах и последние два года вообще ни с кем не встречалась! Я не боялась, что меня сочтут дурочкой, по одной причине: я была абсолютно уверена в своих чувствах. Многие из моих друзей знали меня более десяти лет, и большинство были убеждены, что я никогда не выйду замуж. Моей маме не удалось сдержаться, она хотела выяснить только одно: поженимся ли мы, хотя я ни о чем таком не упоминала и этот вариант мы с Кеном не обсуждали. Что я могла ей сказать? Правду. «Да, – сказала я, – мы поженимся».
Улетая в Денвер, где я должна была встретиться с Кеном в аэропорту, я вдруг страшно занервничала. Ожидая его, я немного выпила, – это было для меня очень непривычно. Я нервно смотрела на всех выходящих из самолета и втайне надеялась, что он не появится. Что это вообще за высокий, бритоголовый, совершенно ни на кого не похожий мужчина, которого я так жду? Готова ли я к этому? Нет, на тот момент я была не готова.
И в этом самолете его не оказалось. У меня появилось время, чтобы еще раз все обдумать. Мои чувства менялись – от опасений, что он не прилетит, к облегчению, что я его не увидела, к разочарованию и легкой панике при мысли, что он вообще больше не появится. А вдруг он просто плод моей фантазии? А вдруг он остался в Лос-Анджелесе со своей бывшей возлюбленной? А вдруг… И я всем сердцем захотела увидеть его снова.
И он прилетел – следующим рейсом. Его невозможно было ни с кем спутать, нельзя не заметить. Со смешанными чувствами взвинченности, смущения и искренней радости я приветствовала его, все еще до конца не привыкнув к тому, что его бросающаяся в глаза внешность привлекает всеобщее внимание.
Несколько следующих дней мы провели в Боулдере с его друзьями. Поскольку мы с Кеном всегда были вместе – неважно, на людях или наедине, – мне стало интересно, что думают обо мне его друзья. Как-то вечером, после ужина, когда мы стояли у выхода из ресторана, где только что отужинали с Сэмом и Хэзел, я спросила его, что он рассказал про меня своим друзьям. Он взял мои руки в свои и, глядя на меня огромными карими глазами, произнес: «Я сказал Сэму вот что: если эта женщина согласится, я хотел бы на ней жениться». Без малейших раздумий или колебаний я ответила: «Конечно, соглашусь». (Я подумала, а может быть, и произнесла вслух: «Я сама собиралась тебе это предложить».) И мы пошли, чтобы выпить шампанского, – всего через десять дней после нашего первого свидания. Был прекрасный летний вечер, с ветерком, свежий, ясный, наполненный энергией. Я чувствовала присутствие Скалистых гор, неясно вырисовывающихся позади нас, ощущала, как они радуются нашим планам, благословляют нас. Мои любимые горы. Мужчина моей мечты. Я была на седьмом небе от головокружительного счастья.
Через несколько дней мы прибыли в Аспен – город, где я прожила больше десяти лет. Кен понравился моим родителям. Он понравился моему брату и невестке. Он понравился всем моим друзьям. Одна моя сестра позвонила, чтобы поздравить меня. Другая, чем-то обеспокоившись, решила задать мне несколько вопросов и убедиться, что это всерьез. Этот тест я успешно сдала. Мы с Кеном гуляли по моему любимому маршруту, вверх по Ручью Загадок, окаймленному с обеих сторон живописными холмами. Великолепная ледниковая долина, заросшая стройными осинами и могучими хвойными деревьями, с грядами голых скал, отпечатавшихся на фоне кристально чистого голубого неба.
В детстве я гуляла здесь чуть ли не каждый день. Эту долину я воскрешала в памяти всякий раз, когда мне надо было успокоиться. И вот мы здесь, и нам сопутствуют умиротворяющее журчание ручья, колибри, время от времени проносящиеся стрелой; воздух наполняет мягкий шелест осиновых листьев, а вокруг цветы – «индейская кисточка», горечавка, астры и водосбор, усеявший окрестности.
В тот вечер мы отправились в маленькую хижину в осиновой роще, чтобы спокойно побыть наедине. Она выглядела так, словно была построена гномами или эльфами. Огромная, красноватая, заросшая лишайником скала образовывала одну из стен, по углам которой росли живые осиновые деревья, а остальные стены были сложены из осиновых бревен. Можно было пройти совсем рядом с хижиной и не заметить ее – так естественно она вписывалась в пейзаж. Бурундуки чувствовали себя внутри как дома – даже больше, чем снаружи. Там мы с Кеном поговорили о будущем и, счастливые, уснули друг у друга в объятиях.
Мы одни; сидим напротив камина, огонь освещает прохладную ночь, а электричество в доме снова не работает.
– Вот тут, у тебя на левом плече, – говорит Трейя. – Ты видишь?
– Нет, я ничего не вижу. А что надо увидеть?
– Смерть. Она прямо здесь, на твоем левом плече.
– Ты что, серьезно? Ты просто шутишь, да? Я не понимаю.
– Мы говорили о том, какой великий учитель смерть, и вдруг у тебя на левом плече я увидела фигуру – темную, но мощную. Это смерть, я уверена.
– И часто у тебя бывают галлюцинации?
– Нет, никогда. Я просто увидела смерть на твоем левом плече. Я понятия не имею, что это значит.
Я ничего не могу с собой поделать. Бросаю взор на свое левое плечо. И ничего там не вижу.
Глава 2. За пределами физики
Свадьба должна была состояться 26 ноября, несколько месяцев спустя. Тем временем мы с головой погрузились в хлопоты. Точнее сказать, Трейя погрузилась, а я писал книгу.
Эта работа под названием «Квантовые вопросы» [21] была посвящена тому примечательному факту, что буквально все великие первооткрыватели современной физики – люди вроде Эйнштейна, Шрёдингера и Гейзенберга – были в том или ином смысле духовными мистиками, что само по себе уже весьма необычно. Самая основательная из естественных наук – физика – пересеклась с самой тонкой гранью религии – мистицизмом. Почему? И что такое мистицизм?
21
Wilber K. (Ed.). Quantum Questions: Mystical Writings of the World’s Great Physicists. Boston & London: New Science Library, Shambhala, 1984. Прим. науч. ред.
В общем, я собирал высказывания Эйнштейна, Гейзенберга, Шрёдингера, Луи де Бройля, Макса Планка, Нильса Бора, Вольфганга Паули, Артура Эддингтона и Джеймса Джинса [22] . Научный гений этих людей не подлежит сомнению (все упомянутые, кроме двоих [23] , были нобелевскими лауреатами); но самое удивительное, как я уже сказал, в том, что все они разделяли глубоко духовный, мистический взгляд на мир. Казалось бы, меньше всего этого можно было ожидать от передовых ученых.
22
Вернер Гейзенберг, Эрвин Шрёдингер, Луи де Бройль, Макс Планк, Нильс Бор, Вольфганг Паули – физики-теоретики, создатели квантовой теории и квантовой механики; Артур Стэнли Эддингтон и Джеймс Хопвуд Джинс – выдающиеся астрофизики. Прим. науч. ред.
23
Исключения – Артур Эддингтон и Джеймс Джинс. Прим. науч. ред.
Суть мистицизма в том, что в самой глубинной части своего существа, в самом центре собственного чистого сознания вы в фундаментальном смысле едины с Духом, с Божеством, с тотальностью Всего вневременным, вечным и неизменным образом. Звучит как-то чересчур? Давайте послушаем Эрвина Шрёдингера, нобелевского лауреата, одного из основателей современной квантовой механики.
Невозможно, чтобы то единство знаний, ощущений и воли, которое мы называем своим «я», возникло в этом мире из ниоткуда, в конкретный и не очень отдаленный момент времени; разумнее считать, что эти знания, ощущения и воля по сути своей вечны и неизменны и, кроме того, едины во всех людях, точнее сказать – во всех существах, способных к восприятию. Несмотря на то что обыденному рассудку это кажется непостижимым, мы – и все остальные сознающие существа – часть друг друга и единого целого. Отсюда следует, что ваша жизнь, которую вы проживаете, представляет собой не просто элемент всего сущего, а в определенном смысле она и есть то самое Целое… Именно это описывается священной мистической формулой, чрезвычайно простой и ясной: «Я на востоке и на западе, я наверху и внизу, я и есть весь этот мир».
Значит, можно упасть на поверхность матери-земли, растянуться на ней с твердой уверенностью, что ты составляешь единое целое с ней, а она – с тобой. Твое существование так же прочно, ты так же неуязвим, как и она, – точнее, в тысячу раз прочнее и неуязвимее. Так же наверняка, как она поглотит тебя завтра, она возродит тебя к жизни заново, причем не единожды, а тысячи тысяч раз, так же как тысячи раз в день она поглощает тебя. Поскольку всегда и вовеки существует только сейчас, одно и то же сейчас, настоящее – единственное, что не имеет конца [24] .
24
Все цитаты взяты из книги «Квантовые вопросы» (Quantum Questions). Прим. авт.
Согласно учениям мистиков, когда мы претерпеваем трансценденцию, или выходим за пределы нашего чувства обособленного «я», нашего ограниченного эго, мы открываем Наивысшее тождество – тождество со Всецелым, с мировым Духом, бесконечным и всеохватывающим, вечным и неизменным. Эйнштейн объясняет это так: «Человек – это часть целого, называемого нами Вселенной, часть, ограниченная во времени и пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отделенное от всего остального, – что является своего рода оптическим обманом его сознания. Данное заблуждение подобно тюрьме, которая ограничивает нас нашими же желаниями и привязанностью к узкому кругу наиболее близких нам лиц. Наша задача должна состоять в том, чтобы освободиться из этой тюрьмы» [25] .
25
Известно, что есть и другая версия этого высказывания Эйнштейна – из его письма скорбевшему о смерти сына Роберту Маркусу (от 12 февраля 1950 г.); текст письма звучит так: «Человек – это часть целого, называемого нами “Вселенная”, часть, ограниченная во времени и пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отделенное от всего остального – и это своего рода оптический обман его сознания. Стремление освободиться от этой иллюзии есть задача подлинной религии. Не питать данную иллюзию, а попытаться ее преодолеть – вот способ обрести отмеренную нам глубину успокоения ума». Прим. науч. ред.
И действительно, самая суть медитации или созерцательной практики (как на Востоке, так и на Западе, в христианстве, мусульманстве, буддизме или индуизме) – освободить нас от этого «оптического обмана» (предполагающего, будто мы – всего лишь обособленные эго, отделенные друг от друга и от вечного Духа), чтобы вместо этого мы открыли для себя: когда мы освобождаемся из тюрьмы индивидуальности, мы составляем одно целое с Божественным и, следовательно, со всеми его проявлениями совершенно вневременным и извечным образом.
И это не просто какая-то теоретическая идея, а прямой и непосредственный опыт, о котором человечеству известно с незапамятных времен и который, по сути, одинаков, где бы и когда бы он ни фиксировался. Шрёдингер писал: «В культурном контексте, где конкретные понятия ограничены и локализованы, требуется смелость, чтобы выразить этот вывод простыми словами, которых он требует. В христианской понятийной системе сказать: “И посему я Всемогущий Господь” – будет одновременно кощунством и нелепостью. Но, пожалуйста, отбросьте на мгновение все эти обертоны и подумайте о том, что само по себе это открытие – не новость. В индийской мысли этот вывод ни в коем случае не сочли бы нелепым, – наоборот, там он расценивается как квинтэссенция глубочайшего прозрения об устройстве мира. Кроме того, мистики разных эпох независимо, однако в абсолютном согласии друг с другом (примерно как частицы в идеальном газе) описывали свой неповторимый жизненный опыт в категориях, которые можно резюмировать фразой Deus factus sum – “Я стал Богом”».