Приближаясь к первому от Арватоса постоялому двору, где его ждал «спящий» Родкар, юноша напрягал все свои силы, чтобы сохранить образ и воспоминания, полученные за прошедший день. Знания и повадки Слышавшего прочно и надежно сидели в кольце вместе с памятью о минувшем дне. Но его внешность, хоть и оставшись снаружи, как будто отслоилась от цельного образа и сжималась, стягивая с Ганнона кожу. Через разрыв утекали силы, ходьба и та давалась с трудом.

Со стороны трактира доносились обрывки яростного спора, заглушаемые собачьим лаем. Приблизившись, Ганнон разглядел во дворе две группы селян, державших в руках дубины и тяжелую утварь. Семеро мужчин с мрачной обреченностью стояли плечом к плечу, осаждаемые куда более многочисленной, но разрозненной толпой. С виду человек сорок, но едва ли дюжина из них была настроена на драку, остальные лишь подначивали и выкрикивали оскорбления, время от времени подогревая себя выпивкой. Вожаки яростно спорили на глазах у всех остальных.

— Да не было выбора, видят боги! — оправдывался бородач, представлявший меньшую группу. — Мы же, почитай, двадцать лет знакомы, думаешь, мне самому не тошно?! — Он смачно сплюнул на путевой столб.

— Смотри, осторожней, твои новые хозяева за такое вздернут! — прокричал в ответ второй мужчина, худой и высокий, с такими же каштановыми волосами, как и у противника. Люд отозвался одобрительным гулом. — Ну, где они?! — Толпа все сильнее расходилась, послышались выкрики:

— За частоколом сидят! Он им дерево и продал!

— А батраки его землю у Клики пахали!

— Я слышала, племянник его камень в Тиарпор возил, чтобы псам до нас легко ходилось!

Крестьяне кричали все громче и уже начали толкаться, — до драки оставалась самая малость. Кольцо Ганнона пульсировало, спазмы расходились по всему телу. Затягивать было нельзя, но идти напрямик было опасно. Вспомнив пляж, юноша выбрал из двух зол меньшее – пойти в обход. Это спасло ему жизнь.

Повернувшись, он едва успел заметить блик на серебристом лезвии кинжала и отшатнулся. Рука убийцы, метившего в шею, пролетела вниз и порезала ногу. Ганнон вскрикнул и, что было сил ударив нападавшего, рванул в сторону толпы, надеясь скрыться из виду в толкучке. Он пытался нащупать кинжал, но жгучая боль в ноге и тупая – в руке не давали сосредоточиться, перед глазами все плыло. Он не добежал совсем чуть-чуть. Контроль над мыслями ослаб, и Ганнон почувствовал, как что-то ушло, ему стало немного легче.

Мир перед глазами прояснился только для того, чтобы юноша смог отчетливо увидеть свою смерть: убийца стоял в трех шагах и смотрел прямо на него. Одетый в черное, худой, среднего роста, он озадаченно озирался. Ганнон, не веря своему счастью, решил, что разумнее попытаться скрыться: стиснув зубы, он сделал один шаг, затем другой, но боль взяла верх – раненая нога подогнулась, и юноша выдал себя.

Взгляд врага быстро метнулся на ногу Ганнона, кровь, на лицо, снова на ногу. С профессиональной быстротой головорез подавил удивление, оглядел толпу и пошел на жертву — ножа в его руках уже не было. Тем временем между несколькими людьми уже шла потасовка, кто-то, обессилев, валялся на земле, остальные наблюдали. «Никто не заметит одного пришибленного в драке, а зарезанный – другое дело», — похвалил сообразительность убийцы Ганнон и тут же поразился нелепости своих мыслей.

Кольцо не то что не помогало, а, напротив, не давало полностью использовать руку — до толпы не успеть, хоть и оставалось шагов тридцать. Звать на помощь нет смысла: никому нет дела до еще одной пары дерущихся, хотя нет, до пары чужаков. Озарение настигло юношу в тот момент, когда руки противника уже смыкались на его горле. Вцепившись в них что было силы, чтобы дать себе еще глоток воздуха, Ганнон что есть мочи прокричал:

— Я пру, как Мирток под Перемычку?! Ах ты собака!

Лицо убийцы оставалось бесстрастным, но по наступившей тишине вокруг Ганнон понял, что его отчаянная задумка сработала. Хватка врага ослабла — к ним приближались еще стоявшие на ногах бойцы с обеих сторон конфликта: впереди шли провинившиеся, полные решимости искупить грехи. А подвыпившие зеваки, которым не хватило смелости на честную драку, почуяли легкую добычу. Головорез переводил взгляд с одного угрюмого лица на другое, но не мог выдавить ни слова. «А вот этому тебя не учили!» — позлорадствовал про себя Ганнон, пока пятился. Темнота скрывала лицо, а говор Арватоса он изображал мастерски.

Наемник глубоко вдохнул и ринулся бежать, вслед ему полетели палки и деревянные кружки, одна достигла цели, и он упал лицом в грязь. Убийца попытался подняться, но на него уже со всех сторон сыпались удары: в ход пошли палки, кулаки и ноги, раскрасневшаяся дородная крестьянка мастерски орудовала колотушкой для мяса, какой-то ушлый парень уже успел сорвать с жертвы сапоги. Ганнон, убедившись, что никто не смотрит, быстро оторвал часть плаща и перевязал рану — слава богам, ничего серьезного. Затем он приблизился, желая получше рассмотреть неудачливого убийцу, чтобы узнать хоть что-то.

— Ба, да тут и нож имеется, да на столбовом дворе... — протянул высокий вожак обвинителей, рассматривая переданный ему кем-то обоюдоострый кинжал. — Так может ты, господин, из Слышавших? Да что-то герба не вижу…

— Да что уж там, из Видевших! — раздался ехидный женский голос, на что толпа отреагировала дружным раскатом смеха.

— Я… — убийца поднял голову и, задыхаясь, начал говорить. Покрытое кровоподтеками лицо было не рассмотреть. — Я требую отвести меня на суд владельца земель. — Он потерял несколько зубов и прокусил язык — даже говор не опознать!