— Где же я возьму дома такую сумму? Аааааа…

Я придавил лезвием затылок Никоса, брызнула кровь. Он закричал, но не громко, скорее завывая.

— Заткни пасть, мараз! Хочешь, чтоб у меня не осталось выбора?

Я переместил нож к его горлу и снова слегка надавил. Он яростно зашептал:

— Не убивай, я все-все отдам, все, что есть, все накопленное!

— Мне все не нужно. Хочу здесь и сейчас. Ничего нет – режу горло и ухожу. Даешь отступных, останешься в живых. Потом встречу тебя, где захочу, и договоримся о дальнейшей твоей судьбе. Что меня может остановить? Подумай, хорошенько все взвесь.

Я замолчал, напряженно ожидая ответа. Никос молчал: жадность в нем боролась со страхом.

— Вот ты тупой, как деревяшка! Если ты думаешь, что я ничего не выиграю от твоей смерти, ты ошибаешься. Найду ключи от лавки, утром распродам по дешевке ковры соседям и сбегу обратно хоть на Острова, хоть в Салоники! Только живым сохранишь свое достояние. И со мной сможешь рассчитаться. Выходит, ты мне живым нужен, но без денег я не уйду.

Снова повисла тишина в комнате, только плясал огонек свечи в углу. На нас скорбно глядел лик Божьей матери.

Комната небольшая, с лежанки все видно, как на ладони. Ни стола, ни стульев. Большой ларь в одном углу. Под окном набросаны три коврика – братья килимов из лавки. Рядом небольшая стопка деревянных ящичков и корзинка. За ними стопка глиняных тарелок, чашек и немного железной посуды для готовки. Ни следа очага: наверное, даже кофе гостю варил на улице, во дворе. Вон, кстати, кофейник стоит и четыре чашечки на круглом подносе.

— Отодвинешь ларь, под ним половица со знаком креста. Там моя заначка на черный день, – хрипло признался Никос.

— Ты понимаешь, что я не уйду, пока все не обыщу? Сейчас крепко тебя свяжу и начну поиск. Уверен, в стенке ларя что-нибудь да найдется.

— Я правду сказал, зачем не веришь?

— Верить тебе? Тебе, паскуде? Пощекочу ханджаром, запоешь соловьем. Ну, давай! Говори, где еще?!

— Я правду сказал, клянусь моим покровителем, Николаем-угодником!

— А если найду? – хмыкнул я, подражая гопникам моего детства.

— Что найдешь, все твое, – зло выпалил Никос.

Он вдруг резко попытался вскочить, непонятно на что рассчитывая, и сам – САМ – вскрыл себе горло. Я не успел убрать руку. Наоборот, ее словно кто-то направил и удержал. Из разверстой раны ударила струя теплой крови.

… Я тупо пялился на дёргающееся тело, на кровавый фонтанчик, выплескивающийся толчками из широкой раны и брызгающий во все стороны.

Неужели я это сделал? Я же за всю свою жизнь не держал в руках ничего опаснее клавы от компа… Всего пару дней назад я ныл и жаловался на кризис среднего возраста… Этот идиот сам виноват: моя угроза все найти отключила ему мозг. Жадность взыграла. Что не отменяет того, что нож был в моей руке. И я, похоже, ищу себе оправдания.

Это я сделал или не я? Реципиент или донор?

Чертов Раскольников, чертово его «право имею». Впрочем, я уже не тварь дрожащая, если верить Федору Михайловичу. Или он другое имел в виду?

Я подошёл к иконке, перекрестился и попросил у бога прощения. Но в душе я никакого раскаяния не чувствовал. Собака получила заслуженную кару. Не моя вина! Мне и выбирать не пришлось. А с другой стороны, что мне оставалось делать? Ждать божьего суда на небесах? Очень спорная идея. Останься гад живым, на эти небеса мог бы отправиться я сам.

Теперь надо собраться с мыслями, все тщательно продумать.

Естественно, ни в какую лавку я не пойду, к товарам и пальцем не притронусь. Лучше так сделать. Я сдернул с головы куколь Аминтаса-убийцы и заткнул им рану на шее Никоса. Он уже отходил, но последних сил ему хватило, чтобы плотнее затолкать мягкий головной убор в кровавую щель.

Вот, теперь картина станет веселее, если можно употребить это слово здесь и сейчас. Никакого анализа на ДНК, никаких отпечатков пальцев. Станут искать преступников, первыми под подозрение попадут братишки-монахи. Ежели их вдобавок кто-то заметил заходившими к Никосу, то вообще все будет чики-пуки, никто на меня не подумает. Вдобавок перевязь с ножнами здесь сброшу, а нож где-нибудь во дворе, где оставил второй пояс. За все в этой жизни надо отвечать – деньгами, свободой, жизнью, бессмертной душой. Аз воздам, братья-монахи, наемники-киллеры недоделанные!

Мое импровизированное пончо мне уже ни к чему. На нем могла кровь остаться, так что снимаем и накрываем усопшего.

В углу у иконы нашлась свежая свечка, я подпалил ее от горящей. Прежде чем начать поиски, нашел кувшин с водой и сделал хороший глоток. Все ж, как не хорохорился, сердце в груди ходило ходуном, в висках стучало: бум-бум-бум…

Еще раз осмотрел внимательно комнату. Ларь подождёт, сперва приступим к планомерному обыску, обходя прикрытую рогожкой лужу крови, чтобы не вляпаться.