Шрифт:
Впрямую, без иронии, сложение сомнительных половин налицо, как мы помним, в итальянском прототипе пушкинской эпиграммы, где
среди стольких половин нет целого <…> сложенные вместе они дают ноль <…> С пушкинской эпиграммой это стихотворение роднит <…> возникающий в пуанте вопрос о «целом» (Добрицын: 428).
Оперирование формулой 1/2 + 1/2 = 1 практиковалось в европейской, в частности французской, эпиграмматике и вне оценочных серий c полу-. Например, знаменитая автоэпитафия Жана Лафонтена, озаглавленная «Epitaphe d’un paresseux» (Эпитафия ленивцу; 1659?), кончается так:
<…> Quant a son temps, bien le sut dispenser:Deux parts en fit, dont il soulait passerL’une a dormir et l’autre a ne rien faire.(букв. Что касается своего времени, [то он] отлично умел им распорядиться; / он разделил его на две части, из которых обычно посвящал / одну сну, а другую безделью.)
В русских переводах ‘арифметика’ часто скрадывается; ср. «Перевод Лафонтеновой эпитафии» К. Н. Батюшкова (1805):
<…> И время вот как разделял:Во весь день – пил, а ночью – спал.и сравнительно недавний – В. Е. Васильева:
<…> Он время так распределять любил:Гостил и ночь и утро у Морфея,А после целый день баклуши бил.(Лафонтен, «Самому себе»; ФБЭ-2014; 146) [22] .Но вернемся к Пушкину. Фонетически морфеме пол(у)-, чтобы превратиться в полн-, не хватало только н (заботливо поставленного словами невежда, но и надежда). И вот теперь произошло это долгожданное присоединение: пол(у) + н = полн, идеально, почти каламбурно, проецирующее в звуковой план идею суммирования. Тем самым продолжилась и завершилась квазикаламбурная – парономастическая – цепочка: полу – полу – полу – полу – полу – подл – полн!
22
В батюшковском переводе другого подобного текста арифметика не пропадает, но… хромает; ср. «La frayeur» Эвариста Парни (1778) и «Ложный страх» Батюшкова (1810):
<…> Dans un accord regle par la sagesse,A mes amis j’en donnerais un quart;Le doux sommeil aurait semblable part,Et la moitie serait pour ma maitresse.<…> Дружбе дам я час единый,Вакху час и сну другой;Остальною ж половинойПоделюсь, мой друг, с тобой!«[Д]рузьям отдается четверть ночи, сну – другая четверть, а оставшиеся две четверти, вместе составляющие половину, – возлюбленной; у Парни <…> все подсчитано точно. У Батюшкова правила элементарной арифметики нарушены: он отдает дружбе час, еще час – пьянству, третий час – сну, «остальною ж половиной» готов поделиться с любимой; но в остатке ночи оказывается гораздо больше, чем половина» (Эткинд 1973. С. 121).
Пример сочетания арифметичности (половинчатости) с каламбурностью – эпиграмма Вяземского «Разговор при выходе из театра по представлении драмы „Ivanhoe“, взятой из романа Вальтер Скотта» (1821):
«Неможно отказать в достойном фимиамеТворцу таких красот,И Шаховской в своей последней драмеБыл совершенный Вальтер Скотт!»– «Потише! Не совсем! Чтоб был вернее счет,Из похвалы твоей я лишнее откинуИ помирюсь на половину».Правда, тут половинчатость и каламбурность совмещены не столь тесно, как у Пушкина, играющего именно с морфемой полу– [23] .
Впрочем, ранний опыт словесной игры с парой ‘полу– /полный’ (да еще в связке с ‘мудростью/глупостью’, хотя и без суммирования половин!) принадлежал тому же Вяземскому – автору «Поэтического венка Шутовского…», с катреном на тему названий комедий А. А. Шаховского:
«Коварный», «Новый Стерн» – пигмеи!Они незрелый плод творца,Но «Полубарские затеи» —Затеи полного глупца.23
Интересный вариант арифметической работы с половинами жизни – эпитафия Алексиса Пирона Жану-Батисту Руссо (1670–1741):
<…> Voici l’abrege de sa vie,Qui fut trop longue de moitie:Il fut trente ans digne d’envie,Et trente ans digne de pitie.(букв. Вот краткий очерк его жизни, / которая была чересчур длинна наполовину: / тридцать лет он был достоин зависти, / и тридцать лет достоин жалости; поэтический перевод В. Е. Васильева см. ФБЭ-2014. C. 247).
Цифры более или менее сойдутся, если отбросить детские годы адресата.
Эта эпиграмма, конечно, была известна Пушкину, и он довел ее пуанту до блеска, совместив утонченную игру слов с нанизыванием серии половин и их суммированием в целое. Подлость адресата предстает бесспорной, как дважды два четыре [24] .
В плане ритма и синтаксиса теме полноты в нашей эпиграмме иконически вторит отведение под нее единственной целой строки и целого глагольного предложения – после длинной серии разбивок на полустроки.
Эллиптичность (и значит, некоторая неопределенность) конструкции позволяет воспринимать полноту как метафорически распространяющуюся не только на подлость, но и на все проявления половинчатости. Соответственно, этот недостаток (‘он – половинчатый человек, претендующий на многое, а на самом деле ни то ни сё, ни рыба ни мясо’) как бы и констатируется, но снимается в качестве главного обвинения: ‘дескать, ладно, он не половинчатый, а полный, но полный-то – подлец!’ Недостача, двигавшая, начиная с первого полу-, все повествование, разрешается иронической стабильностью финала.
24
Ср., кстати, текст упомянутой эпиграммы Мицкевича:
Wp?l jest zydem, wp?l Polakiem,Wp?l jakubinem, wp?l zakiem,Wp?l cywilnym, wp?l zoldakiem,Lecz zato calym lajdakiem.(букв. Он полу-жид, полу-поляк, / полу-якобинец, полу-чиновник, / полу-гражданский, полу-солдат, но зато полный подлец.)
Мицкевич скалькировал пушкинский образец в виде монорима (на – Akiem) и с учетом, в 1-й строке, еще и пары ‘жиды и поляки’ (из эпиграммы на Булгарина), но в целом – упрощенно, без тонкостей и неожиданных поворотов. А все-таки приятно: не только Пушкин учился у европейцев, порой и они у него.
Существенную опору мотив полноты имеет и вне чисто структурной организации текста.
Во-первых, эпиграмма была сочинена в период, когда Воронцов не получил очередного повышения по службе – до полного генерала, и потому звучала особенно злободневно и обидно [25] .
Во-вторых, полнота – один из пушкинских позитивных инвариантов [26] , а половинчатость является ее негативной оборотной стороной (ср. таких уродов, как Полужуравль и полукот в «Сне Татьяны).
25
См. Ларионова 2016. C. 803, с опорой на Абрамович 1974. Воронцов был, среди прочего, и Полномочным наместником Бессарабской области.
26
См. Гершензон 1919. С. 7–48.
Впрочем, у Пушкина негативной может представать и полнота; ср.:
«Хоть, впрочем, он поэт изрядный,Эмилий человек пустой».– «Да ты чем полон, шут нарядный?А, понимаю: сам собой;Ты полон дряни, милый мой!»(1821; РЭ-1988, № 818)Ср. также концовку РЭ-1988, № 848: Хоть герой ты в самом деле, Но повеса ты вполне (1829).